Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

– Ты сам знаешь, почему я здесь. – Кавалер встал из кресла, нужно было заканчивать. – Собирайся.

Банкир вскочил и заговорил быстро:

– Это всё из-за этих бумаг, этих проклятых бумаг. Ведь так?

– Нет. – Произнёс кавалер, разглядывая свой прекрасный перстень. – Нет, это всё из-за того, что с ведьмой знался, серебра хотел нажить, а ведьмино серебро всегда боком выйдет, всегда.

– Я даже не читал их! Слышите, я не стал их читать! Как увидел имена в письмах, так не стал читать дальше, – говорил банкира взволновано.

– Об это ты расскажешь святым отцам, – сказал Волков, понимая, что никаких святых отцов жид не увидит.

Он вскочил, оббежал стол, схватил с него тяжёлую шкатулку, раскрыл ее, показывая Волкову содержимое:

– Здесь сто шестьдесят талеров. Сто шестьдесят два. Я дам вам ещё, отпустите ради… Я дам вам ещё двести, нет, триста монет. Прошу вас. Отпустите. У меня дети.

– Хватит, болван, – зло сказал кавалер, – я здесь не за серебром. Дети у него. Когда мужиков обираешь, чёртов ты ростовщик, ты об их детях думаешь?

– Я никогда, слышите, никогда не давал мужикам денег в рост, только купцам да другим банкирам, я не плохой человек, поверьте. Я больше меняю деньги и веду векселя дома нашего на предъявителя. В рост денег редко даю. Я не плохой человек, – он поставил шкатулку на стол, схватил Волкова за руку, да так крепко, как и подумать на этого заморыша нельзя было. – Я не плохой человек. Слышите?

– Да отстань ты, – кавалер вырвал руку и оттолкнул банкира, – собирайся, говорю. А будешь упрямиться, так солдат позову, поволокут с позором.

– Послушайте, вы думаете, я плохой человек, – продолжал банкир почти в горячке и снова хватал Волкова за руки, – но я не плохой! Думаете, я с госпожой Рутт по своей воле дела вёл, нет! Никогда! Мне от неё дышать невозможно было. В одной комнате с ней задыхался я. А отказать ей и вовсе не мог, да никто не мог ей перечить. Разве были такие в городе, спросите хоть у кого. Она же страшная, только поглядит на тебя, а у тебя пальцы холодеют.

Он вдруг выпустил Волкова, схватил со стола большую книгу, быстро листал, совал её кавалер в лицо и говорил:

– Вот, глядите, вот! Жертвовал я двенадцать монет на приют для скорбных жён, а вот, – он опять листал страницы и снова совал их под нос кавалеру, – вот, покрыл крышу собору Святой Елены, она старая была – сорок семь талеров. Спросите настоятеля отца Томаса, он мне до сих пор благодарен. А вот, смотрите, каждый год даю на богадельню для стариков, по девять талеров каждый год, отец Отий и монахини – все свидетели, спросите у них, послушаете, я не плохой человек, а вот…

– Хватит, – прервал его кавалер и стал из ларца выгребать деньги, – до утра уезжай из города. Увидят тебя тут – зарежут и всё. Даже до тюрьмы не довезут. Вопрос этот решён.

Денег в ларце было много, а кошель у кавалера и так был полон, много денег не влезло, тогда Волков стянул с головы жида его шапочку и остальные деньги вытряс из шкатулки в неё.

– Ты из дома Хиршей? – Спросил он банкира.

– Да, добрый господин. – Отвечал банкир.– Мой дядя…

– Если не пришлёшь мне триста монет, – перебил его Волков, – найду первого из Хиршей и отниму у него, скажу, что ты должен.

– Нет, нет, не волнуйтесь, в течение недели я всё вам пришлю.

– И запомни, я не шучу, если тебя утром заметят в городе – тебе конец.

Кавалер пошёл на выход, а банкир шёл рядом и всё что-то бубнил, рассказывал, что он не плохой человек, и благодарил рыцаря.

На выходе из кабинета, где его ждали Брюнхвальд, Максимилиан и Сыч, он остановился и сказал им:

– Это не тот, тот уехал уже. Едем к себе.

И протянул узелок с серебром Максимилиану, чтобы он нёс.

Ну не тот – так не тот. Ротмистру и Максимилиану, взявшему тяжёлый узелок, было всё равно, а вот Сыч так расстроился.

– Эх, – вслух грустил он, – три гульдена за плёвое дело. Не сраслось.

Волков покосился на него и стал спускаться по лестнице с высокими ступеньками.

Он думал, что сказать барону, а ещё мог сам себя понять, зачем он этого жида не стал брать, отпустил он его уж точно не за деньги.

Никогда в жизни Волков не радовался так появлению попов как в тот день. Когда Ёган пришёл снизу и сказал, что во дворе видел знакомых попов из Ланна, тут же кавалер кинулся вниз. Сам хотел взглянуть.

И был рад неимоверно, когда увидал внизу дюжину монахов на трёх телегах, и среди них отца Николаса. Того самого, с кем недавно был в городе Альке где выявили навет.

Монах был не спесив и тоже радовался кавалеру. Они обнялись как старые друзья:

– Рад я, что вы приехали. Рад, что аббат и архиепископ вас благословили.– Говорил Волков.

– Как получили ваше письмо, так сразу засобирались, думаем, уж кавалер врать не будет. Ведьмы будут.

– Будут, будут, – обещал кавалер, – у меня целая тюрьма этими бабами набита, вам на неделю хватит. Как хорошо, что аббат вас отпустил.

– А он нас не отпустил,– с улыбкой сообщил брат Николас, и добавил заговорщицки, – он тут, с нами приехал, ждёт вас.

– Приехал?– Удивился кавалер.– Сам казначей его Высокопреосвященства тут?

– Тут, тут,– кивал брат Николас,– а как же ему не приехать, если о вас и ваших делах только и разговоров в Ланне.

– Откуда ж про мои дела Ланне знают?– Удивился Волков.

– Уж не волнуйтесь – знают, – многозначительно сообщил монах,– и следят с интересом. Архиепископ обо всём знает и нас лично в дорогу благословил.

– А где же аббат?

– Пошёл покои себе и нам смотреть.– Сообщил брат Николас.

Волков сразу его заметил и удивился. Был он в большой обеденной зале.

Обычно казначей его Высокопреосвященства был одет в грубую монашескую одежду, старые стоптанные сандалии, носил деревянный крест на груди. А тут он стоял и говорил с распорядителем Вацлавом. Был он в великолепной одежде алого шёлка, пояс пурпурный широкий, широкополая шляпа, золотые перстни и распятие золотое, не иначе как простой аббат сан имел кардинальский. Вацлав пред ним стоял полусогнувшись. А как увидел брат Илларион Волкова, так руки ему протянул, заулыбался.

Кавалер руки ему целовал обе, а потом и сам аббат кавалера расцеловал как друга старого и приговаривал:

– А вот и герой наш любезный. Наш Аякс бесстрашный.

– Вы ищите покои для себя,– произнёс Волков, – я могу уступить вам свои, они здесь лучшие.

– Что вы, сын мой, что вы,– махал рукам аббат,– королям да князьям мирским здесь стоять по карману. А мне и братии моей, то большая обуза и грех. Нет, я себе сыщу приют у отцов местных,– он понизил голос и улыбался,– бесплатно побуду, местные отцы богаты, приютят авось. А братьев помещу в местный монастырь, там им и постель будет и стол, нечего деньги на ветер кидать.