Николай FrittVilt - Проданный рай [СИ]

Он попытался пошевелить конечностями. Руки вроде бы работают, ноги — тоже. Правда, если бы не эти металлические цепи, то они все работали бы намного быстрее и синхроннее, а так… Он хотел было закричать, но вместо крика из пересохшего горла вырвалось лишь негромкое, сдавленное « У-ууу-ууу » и с глаз его потекли слезы. А ведь в последний раз он плакал где-то лет 20 назад. Или больше, или меньше…

Стоп! Как меня зовут?

На этот вопрос он не знал ответа. Точнее сказать, не помнил. И откуда он? Сплошная темнота в памяти.

Внезапно он почувствовал, как из того места чуть выше поясницы, которое издавало дикую боль, что-то вытекает. Кровь? Вот черт! Его что, оперировали?! Он не настолько силен в анатомии, но, если уж на то пошло, то можно предположить, что ему вырезали почку.

Внезапно за дверью послышались шаги. Через пару секунд в комнате возник сухоребрый паренек в выцветших джинсах и с голым торсом и включил свет. Глаза прожгло невыносимой резкой болью, и он на несколько секунд потерял способность видеть что-либо. Когда боль в глазах начала понемногу стихать, он увидел, что на потолке прямо над его койкой висят огромные стрелочные часы. Они показывали ровно 12:00.

— Привет, дядя, — сбивчиво проговорил сухоребрый. — Голова не болит? Извини, дружище, нам пришлось немного съездить тебе по башке.

Он вплотную подошел к его койке и, скрестив тощие руки на своей узкой на груди, важно произнес:

— Тебя хочет видеть мистер Тагула.

— А-ааа-аа-а… — прошипел он.

— Что-что? — сухоребрый наклонился над ним и расплылся в глуповатой ухмылке. Было заметно, что его очень забавляет вся эта ситуация.

— Да пошел ты… — это было последнее, что ему удалось выдавить из себя в тот момент. После этого он вновь погрузился во тьму.

Он медленно поднялся с холодного, по всей видимости, бетонного пола и подошел к двери. Как ни странно, боли он больше не чувствовал. Ни в районе поясницы, ни где-либо еще. Он осторожно толкнул дверь вперед. Не заперто. Немного поразмыслив, мужчина вышел в коридор. Тот оказался таким узким и до ужаса длинным, что ему так и не удалось разглядеть его окончания.

Он подошел к двери комнаты напротив. Опять не заперто. Эта комната ничем не отличалась от предыдущей — все те же ободранные, жуткие стены, белый потолок, серый линолеум. Сколько здесь этих комнат? Сто? Двести? Тысяча? Этого он не знал. Но зато очень четко понимал, что еще немного и он попросту сойдет с ума. Ведь чем дольше он находился здесь, тем сложнее осознавал, где заканчивается разум и начинается безумие.

Внезапно ему показалось, что он уже больше никогда в своей жалкой жизни не сможет выбраться отсюда. Вот так просто, как бы между прочим, показалось. Но он отогнал от себя эту предательскую мысль, спрятал ее как можно глубже в свое жалкое, немощное сознание, надеясь, что она больше никогда не всплывет наружу и не прихлопнет его по лбу.

Интересно, сколько времени он уже находится здесь? В сознании он где-то минут 10 (хотя, по понятным причинам, это предположение почти на все 100 % является ошибочным). Если те, кто запер его здесь, действительно имеют против него что-то такое, за что готовы даже убить, значит, действовали они быстро. Где-то подкараулили, оглушили (сухоребрый сам сказал ему об этом) и, не теряя времени, привезли сюда. Черт, так все-таки где же он?!

Мужчина закричал. Потом еще раз. И еще раз. Он кричал до тех пор, пока не почувствовал, что уже просто физически не может этого делать. Потом он бесшумно опустился на колени и вновь заплакал. Почему-то именно в этот момент он впервые за последние 15 лет почувствовал приступ клаустрофобии. А ведь в последний раз такое случалось еще когда ему едва ли исполнилось 10 лет. Самый что ни на есть подходящий возраст для этого.

Внезапно в одной из соседних комнат послышалась звонкая трель мобильного телефона.

— Алло! — мужской голос, произнесший эту фразу, показался ему очень знакомым, а сами слова были, как будто бы вырезаны из какого-нибудь мультфильма для детей типа « Дети дождя » или « В гости к Робинсонам ».

— Дайте нам еще несколько дней, мистер Петерсен, — все тот же знакомый, немного приглушенный голос. — В этом можете не сомневаться, мы все сделаем. Я лично это проконтролирую. Да, все верно. Джуно доставит товар завтра ровно в полдень.

Это были те слова, которые ему удалось расслышать.

Минуты три спустя в коридоре возник невысокий, плотный тип в черном костюме и узких солнцезащитных очках. Он не спеша подошел к мужчине и, выудив из внутреннего кармана своего пиджака сотовый, поднес аппарат к уху:

— Стэнли, бери ребят, и идите сюда.

Затем он спрятал телефон обратно в карман и, присев на корточки рядом с мужчиной, осторожно, словно до чертиков боясь поцарапать их стекло, снял очки.

— Мистер Бишоп? — тихо осведомился мужчина.

— Может быть… — еле слышно пошевелил пересохшими губами он.

— Очень приятно, — незнакомец улыбнулся. — Я — мистер Тагула. Вы, наверное, уже слышали обо мне?

— Где я? — словно ковыляя в до отказа набитом ватой рту пересохшим языком, осторожно спросил он.

— Это вам знать совсем не обязательно, — мистер Тагула поднялся на ноги. — Сейчас сюда подойдут трое ребят и заберут вас отсюда. Будет немного больно…

— Еще что-нибудь хочешь узнать?

— Да пошло оно все…

— И только?

— Кто такой этот мистер Бишоп?

— Мартин Макс Бишоп. Двадцати пяти лет от роду. Бездомный. Был обнаружен агентами нашей Конторы на Парквудском мосту лет пять назад.

Теперь голос Анны был совершенно не тем, который долетал до уха Гарри несколькими мгновениями раньше. Словно это был и не голос вовсе, а звук наждачной бумаги, которую кто-то очень быстро провел по какой-нибудь стеклянной поверхности.

— Надо думать, в живых мистера Бишопа больше нет?

Гарри отчетливо слышал, как дрожит его голос и чувствовал, как слова буквально застревают в его горле. Словно ты откусил большущий кусок черничного пирога, а потом оказалось, что кусок этот гораздо больше, чем ты на самом деле можешь проглотить.

— Это мне неизвестно. Но тебе совершенно незачем переживать на этот счет — с тобой подобного не произойдет.

— Почему ты мне помогаешь?

Анна вставила ключ в замок зажигания « мустанга » и ловко ушла от ответа:

— Гарри, ты никогда не задумывался над тем, что где-то там высоко, — она пальцем показала вверх, — нас обязательно обо всем спросят? Потом, когда придет наше время…

Гарри колебался. Он определенно боялся признаться себе в том, что опять не знает ответа на поставленный Анной вопрос. То, что он верит в Бога, но не верит в церковь, ей уже известно. А значит, нужно импровизировать, нужно искать иные пути, чтобы сокрушить кордон, вдруг так некстати выросший между ними.