Надежда Сакаева - Бессмертие графини

Первое время, что мы жили вместе, граф лишь внушал мне страсть и плотский интерес. И горячее желание его тела и ласк, неважно какими грубыми они были. Однако за пятнадцать лет, что он провел в моей спальне, страсть перестала быть лишь плодом внушения, а моя больная привязанность к графу и зависимость от его поцелуев никуда не исчезли после обращения.

Но эти внушения были самыми мягкими из того, что он делал со мной. Ведь все мои маленькие провалы в памяти были не случайны — это граф заставлял меня забыть. А с учетом того, сколько же их было за пятнадцать лет, выходило, что большая часть моего брака — это ложь.

Граф не стеснялся пользоваться своими силами, а если и решал оставить мне память, то убеждал, что произошедшее было лишь сном.

Впрочем, я даже успела порадоваться тому, что столько лет жила в беспамятстве. Ведь у моего мужа были весьма своеобразные предпочтения.

Прожитые годы (он ни разу не говорил, сколько же их было) сделали его жестоким и кровожадным, презирающим и не приемлющим само понятие тепла, любви и заботы, расценивающим эти понятия как слабость. Единственной его целью было хоть как-то развеять скуку, первого врага вечной жизни, и частью развлечений было мучение людей.

Мучение меня.

Ведь все эти ссадины, синяки и царапины вовсе не были плодом моего воображения, они были пугающей реальностью. Ведь за время брака я успела пройти все орудия пыток, что придумал человек к 1000 году от рождества Христова.

Закончив свои дела граф стирал мне память, иногда оставляя маленькие ее клочки, намеки на произошедшее. Моя растерянность и непонимание, мой страх — все это забавляло его. Он искусно управлял моим разумом, держа тонкую грань между мной и безумием.

Иногда, когда у графа было хорошее настроение, он внушал мне удовольствие от своих пыток и тогда я кричала уже не от страха, а от наслаждения, в то время пока он терзал мою плоть. В этом плане можно сказать, мне повезло немного больше, чем другим его жертвам. Жертвам, которые заканчивали жизнь долго и мучительно в его покоях. Жертвам, с которыми он не церемонился, издеваясь над ними так, что мои мучения показались бы им легким отдыхом.

Граф любил чувствовать свою власть и превосходство над людьми. Он любил проявлять свою силу, но больше всего любил видеть чужой страх. Он буквально упивался им. Каждый раз, когда он приводил меня в свои покои, где прятался настоящий театр смерти, был для меня словно первый. И я отчаянно боялась его алых глаз и жестокой ухмылки, его холодных рук, сжимающих веревку и покрытого засохшей кровью стола, на котором погибала значительная часть его жертв. А он наслаждался моим страхом. Но еще больше наслаждался тем, что даже напуганная до смерти, я оставалась в его власти и под его влиянием. Что я продолжала болеть им, зависеть от него и желать его так же сильно, как и ненавидеть.

Не зря я так беспричинно боялась его и не зря страх уходил с наступлением темноты. Потому что ночи были практически такими, какими я их помнила — холодные объятия, пробуждающие невыносимый жар и наслаждение, смешанное с болью. И конечно, наши кровавые игры, казавшиеся мне лишь снами.

Теперь, когда пелена внушения спала, я могла вспомнить эти сны в мельчайших подробностях и понять, что граф заставлял меня забыть огромную часть того удовольствия, что мне приносили его укусы и ласки измазанных алой кровью холодных губ. Да, для меня граф делил поровну боль и наслаждение, прививая извращенные и неправильные желания.

Кроме снов я так же наконец поняла и смысл всех тех таинственных слов, сказанных Викторием.

Он не зря пытался прервать наше общение еще тогда, когда у меня только начались галлюцинации. И он действительно был виновен в их усилении. Страсть графа к власти и подчинению распространялась и на ему подобных. Но он никогда не смог бы причинить физическую боль вампиру, особенно тому, кого сам же и обратил. Это было против его мировоззрения. Но ему нравилось смотреть за тем, как Викторий страдает.

Слабым звеном Виктория были люди. Воин, выходец из простой семьи, он принимал участие еще в походах Карла Великого, когда Западно-Франкское (теперь уже просто Французское) королевство еще не было таким. Он видел много смертей и потому, став вампиром, по-прежнему продолжал ценить жизни людей. Граф, рассчитывавший на приобретение в нем жестокого союзника, ошибся в своих планах и поэтому часто убивал их у него на глазах.

Меня он не убил. Но мучения, которые я испытывала, были наказанием для Виктория, посмевшего оказать мне поддержку.

Все же, граф не был ко мне равнодушен, как и к Викторию, ведь обратил меня. А этой чести, как я узнала позже, лично от него мало кто удостаивался.

Так же, освободившись от внушения, я осознала и то, почему Викторий так относился к моим детям. Еще бы, ведь они не могли быть моими — вампирам не дано зачать от людей, а людям — от вампиров.

И все же, самая большая трагедия в моей жизни была моей виной. Потому что я сделала неверный выбор.

Раймунд (как и Алалрик) был ребенком от другой женщины и все же я любила их, как родных, тем самым погубив.

Когда я стала думать о детях, граф легко прочитал мои мысли. И решил удовлетворить мои желания, затеяв себе новую игру. Он нашел беременную крестьянку и привез ее в замок. Мое же заточение было для того, чтобы ему не пришлось утруждать себя, внушая всем слугам то, что я беременна. Он внушил это мне. А потом играл моим сознанием, оказывая мне заботу и заставляя сделать выбор.

Я выбрала неправильно и это разозлило его, и он наказывал меня снова и снова. А я, смятенная и растерянная, пыталась вернуть его расположение, не осознавая всех причин его холодности. Когда же мне пришли мысли о втором ребенке, граф снова удовлетворил их, начав игру заново.

И опять я в своем непонимании разочаровала его. Когда, спустя три года, игра ему наскучила, он просто внушил маленьким еще детям, заплыть подальше в опасную реку.

Просто убил их без малейшего сомнения или капли жалости.

Это страшное знание заставило мое сердце разлететься на осколки.

Однако прежде чем слезы покатились из моих глаз, я почувствовала ЭТО.

Жажду.

Я услышала (слух, как и остальные чувства, обострился, но погруженная в воспоминания, я почти не заметила этого), как совсем рядом бьется сердце, разгоняя горячую, теплую кровь. Как манит этот запах здорового тела служанки, пряный аромат ее пота.

Я вдохнула глубже и больше не смогла оставаться на месте. Он манил меня, звал к себе.

Я забыла обо всем на свете и единственное, что осталось для меня — это жажда. Я побежала и скорость моя была гораздо быстрее, чем раньше. Я оказалась там прежде, чем смогла осознать, что же я собираюсь сделать. А если бы и осознала — меня бы это не остановило.