Вадим Караваев - Наследие предков

В то дождливое утро старый зэк листал синими от расплывшихся наколотых перстней пальцами какую-то новую книгу и вдруг боковым зрением заприметил, как в сторону одного из заброшенных ангаров прошмыгнул новый пассажир зоны с не самой хорошей репутацией, по кличке Боцман. Отношение к Боцману блатных было негативным, но его никто не трогал, а последние дни он с положенцем несколько раз встречался на нейтральной территории и о чем-то долго беседовал. Сверчок, в котором старость не смогла задушить природного любопытства и тяги к сбору всех возможных новостей и сведений, опасливо огляделся, положил потрепанную книгу на пенек и, пригнувшись, ринулся наперерез Боцману. Подойдя к обитой кровельным железом ржавой стене ангара, Сверчок отогнул известный одному ему лист и аккуратно забрался вовнутрь. Для ясности стоит отметить, что, несмотря на преклонный возраст и жизнь в условиях строгого режима, Сверчок сохранил прекрасное зрение, сам объясняя этот парадокс постоянной тренировкой в виде чтения книг при плохом освещении. В полутьме просторного ангара Сверчок разглядел вошедшего зэка, который опасливо озирался, а потом рухнул на пол, завыл и зарычал. Неожиданно все прекратилось и Боцман резко преобразился. У Сверчка создалось ощущение, что Колюня даже вырос на десяток сантиметров, хотя, может, просто выпрямился. Боцман отряхнул деревянный поддон от опилок и присел на него по-турецки, затем начал жутко реветь непонятные песнопения, очень напоминающие тибетское горловое пение. В металлическом ангаре эффект от издаваемых звуков вообще произвел демоническое впечатление на Сверчка, которому за более чем сорокапятилетний общий стаж отсидки такое видеть не приходилось. Когда же луч света попал на лицо сидящего зэка, Сверчок сильно пожалел, что годы не наградили его близорукостью — вместо человеческого лица у Боцмана оказалась ужасающая гримаса с залитыми кровью закатанными вверх глазами и жутким оскалом. Потом из глотки Боцмана послышались слова на непонятном языке, обращенные к невидимому собеседнику. Самым страшным было то, что на эти обращения кто-то быстро и отрывисто отвечал на том же языке. И хотя не все можно было разглядеть в дальнем темном углу, но акустика помещения позволила отчетливо все слышать, не понимая большинства фраз. Бедный Сверчок затрясся от ужаса и, будучи не в силах оторвать взгляда, продолжал наблюдать за мистической встречей Боцмана с гостем из пустоты. Когда же луч света попал на то место, куда смотрели залитые кровью глаза Боцмана, то в полутьме проступили неясные очертания шамана, стоящего на коленях перед ним, почтенно наклонившего голову и еле заметно шевелящего губами. Несколько фраз на русском Сверчку все же довелось услышать: это были обрывки фраз о побеге и о какой-то обещанной помощи, но кого и когда Сверчок не понял. Зловещий диалог прекратился через несколько минут.

Боцман поднялся, отряхнулся и вышел из ангара. Сверчок же начал сбивчиво креститься и бормотать все знакомые молитвы себе под нос, а потом, придя в себя, вприпрыжку на полусогнутых понесся к положенцу. Хребет в то время с двумя блатными мороковал над планом побега.

— Хребет, Хребет, я сейчас такое видел!

Далее, брызжа слюной сквозь прорехи в золотых и железных коронках, Сверчок на ухо Хребту затараторил о пережитом ужасе, особо отметив, что Боцман говорил о побеге.

— Да ты присядь, Георгий Сидорыч, ноги-то не казенные, — положенец всегда обращался к Сверчку по имени-отчеству, отдавая дань уважения годам, отданным воровскому делу. — Я в курсе про Боцмана и планируемый рывок.

Хребет угостил старого медвежатника халвой и сигаретами, поблагодарил за нужную информацию и отпустил с миром.

Сверчок возвратился к родной котельной озадаченный тем, что не смог удивить положенца новостью. «Ну, на то его и поставили положенцем, чтобы за зоной смотреть и все знать», — успокоил себя Сверчок, натягивая кепку поглубже на лысую голову. Да вот только сердце все равно не успокаивалось, так как об этой информации следовало бы еще кое-кому на воле сообщить, но сделать это будет весьма затруднительно, ведь столько лет прошло. Сверчок залез в свою каморку в котельной, порылся в каких-то потрепанных блокнотах и извлек оттуда календарь за 2006 год, на котором были выдавлены цифры номера сотового телефона, написанного ему десять лет назад в Москве давнишним знакомым. Знакомство же это приключилось как раз в то время, когда Сверчку впервые довелось столкнуться с той чертовщиной, которую сегодня изобразил бесноватый Боцман.

Было это летом 1971 года, когда во Владимирской пересылке случился серьезный «кипиш», в результате которого порезали четверых «пупкарей» 33 33 Пупкарь — то же, что «вертухай», контролер исправительного учреждения (крим., жарг.) и дали деру трое зэков, которых, правда, в тот же день всех перестреляли при задержании. В самой же тюрьме в перестрелке тридцатилетний медвежатник Жора Сверчок словил по пуле в каждую ногу и корячился на цементном полу несколько часов. Советская власть разбираться не стала, кто именно резал контролеров, и запаяла всем попавшим под подозрение ни много ни мало — «вышак» 34 34 Вышак — высшая мера наказания. Применительно к СССР- расстрел (крим., жарг.) . Ну, чтоб другим неповадно было. Жора, конечно, попытался доказать, что он честный жулик, а не мокрушник, да и вообще не при делах был в этом замесе. Но кого это интересовало? Попытка побега, групповое убийство сотрудников при исполнении и т. д. И после трех недель в тюремной больничке состоялся суд, приговоривший к высшей мере его и еще троих особо опасных рецидивистов, двое из которых вообще были в другой части корпуса под замком. Но судьба на этой печальной ноте вовсе не прекратила Сверчковы мытарства. Двоим из приговоренных рецидивистов действительно «намазали зеленкой» морщинистые лбы в Вологодской тюрьме. А вот Жорик и известный на весь Союз налетчик на сберегательные кассы Никита Лавсанов по кличке Лавсан отправились этапом через всю страну, как считали они тогда, на урановые рудники.

Догадка зэков была практически верна. Несколько месяцев прицепной вагон колесил по необъятным просторам Союза, собирая таких же злостных горемык, как Лавсан со Сверчком, а потом поезд дотянул «столыпина» в далекую Якутию, туда, где уже не было ни железных дорог, ни более-менее нормальной автомобильной дороги. Автозаки со смертниками охранялись целой ротой солдат и десятком офицеров КГБ. Большинство зэков очень радовались хоть какой-то альтернативе расстрелу, в глубине души все же тая мечту о рывке на волю, но те, кто были посмышленее, сразу же поняли, что с таким конвоем им придется заживо сгнить в руднике. Ведь официально все они уже были трупами — потенциальными или реальными — все равно, потому как привести в исполнение приговор могли и через месяц, и через пару-тройку лет.