Александр Васильев - Наш собственный конец света

И так же неожиданно наступила тишина.

Парень тихо подрагивал, свернувшись в маленький коричневый клубочек. Казалось, он вновь готов разразиться диким гоготом.

Но через пару секунд он совершенно спокойно продолжил:

— Как же он накололся со мной. Господи, я бы хотел видеть его глаза, когда он проснулся в одиночной наблюдательной палате, пуская слюни и не понимая, что происходит. Поменял шило на мыло.

Парень посмотрел на меня. Теперь его лицо выражало безумную радость — большие округленные глаза и широкая чуть оскаленная улыбка, превращали его лицо в маску из детских комиксов про сумасшедших злодеев.

— Понимаешь в чем вся проблема? — не снимая маски, продолжил он. — Нельзя так просто уйти из мира снов, где ты творец и живешь за счет других, кто в тебе нуждается. Нужно время. Да, черт возьми! — вскрикнул парень, — необходимо набраться терпения, чтобы среди миллиардов жизней найти одну, ту, которая способна тебя заменить. И это определяется ее восприятием твоего мира. Чем ближе, тем лучше. Но и здесь не все так гладко.

Я вздрогнул, толи от холода, толи от его слов. Но стало намного легче, когда он перестал смотреть на меня с безумием в глазах, и вновь отвернулся от меня.

— Его необходимо извести, лишить физических и эмоциональных сил, — сказал парень. — Что, в целом, не так уж и сложно, потому что жертва…

От этого слова меня передернуло.

— …не может наяву избавиться от своих снов. Но нужно и время. Просто так войти в чью-то жизнь наобум нельзя. Не хочется менять шило на мыло. А узнать о жизни человека из снов, которые сам создаешь, очень сложно. Ведь в мире грез мы другие. Психи кажутся умными, безногие ходят, а заключенные не всегда появляются в робах. Но остаются их повадки, которые приходится изучать на протяжении множества снов. Но нельзя быть и настойчивым, потому что впоследствии, норма в поведении стирается, как и нормальная жизнь. И это очень неудобно. Жертва может выжить из ума прежде, чем позволит себя облапошить.

— Хм. Ну да ладно, — парень встал на ноги и взглянул мне в глаза. — Я и так уже слишком много рассказал. Правда, с кем бы я еще мог поделиться тем, что за сотни лет накипело в моей душе. Да и было бы просто не гуманно забрать у тебя все, не показав, как потом с этим можно бороться. Хотя, я же ведь догадался. — Легкая улыбка скользнула в уголках его рта и моментально испарилась, не оставив от себя ни следа.

Лицо парня было бесстрастным, глиняным изваянием, не дававшим никакой надежды.

Он протянул мне руку, и произнес:

— Все предельно просто. Этот сон…

«Сон?!» — пронеслось у меня в голове. Но как, ведь я же не спал?

— …принадлежит нам обоим…

Этого не может быть! Я не могу спать, я же нахожусь в сквере за своим домом…

— …и мы сейчас имеем в нем равные права…

Я помню, что проснулся в восемь утра!

— …я, как и ты, принимаю в нем участие…

Позавтракал яичницей, и, прихватив из холодильника пиво, пришел сюда. Я не сплю!

— …а ты теперь можешь его изменять.

— Что? — спросил я.

— Ты можешь изменить здесь все, что угодно, — сказал парень. — Но есть и ограничения, в этих снах, ты не можешь резко поменять сюжет и место действия. Все это задается заранее. — Сделав короткую паузу, и пожав плечами, он добавил: — Однако ты можешь сбросить сюда бомбу и построить сюжетную линию по новой схеме.

О чем он говорит? Что, черт побери, происходит? Где явь, а где сон?

Но, он сказал, что я могу что-то изменить. Если это правда, то…

С дрожью в теле и бешено колотящимся сердцем, я сжал его протянутую руку. И подумал о падающей с неба бомбе, нацеленной на соседнее здание.

Взрывной волной нас откинуло друг от друга. Уши моментально заложило. И, как будто сквозь вату, я услышал грохот рушащегося здания, и приглушенные крики раненых и погребенных под завалом людей. Меня накрыло облако пыли и дыма, сквозь которое пробивался тошнотворный запах горелой плоти. Где-то в небе ревели самолеты, как из старых фильмов про войну. Раздавались новые взрывы, смешанные с криками боли и отчаяния.

И сквозь весь этот шум я ясно и отчетливо услышал голос парня, отнявшего у меня все:

— Ты сам попался! Вот что бывает, когда что-то берешь в свои руки! Я предложил, ты взял! Все честно! До этого строил я, а теперь строишь ты! Пришло мое время проснуться!

— Стой! — что есть силы, завопил я, но было уже поздно.

Все неожиданно утихло. Мир вокруг меня поблек и начал стираться. Исчезли запахи, пыль, пропали дома и улицы. Я остался один посреди бесконечной пустоты, думая лишь о том, кто сейчас проснулся в моей маленькой квартире, забитой под завязку дневниками из моей прошлой жизни.

А здесь не было ничего, лишь пустота и темнота.

«Теперь строишь ты», — пронеслось у меня в голове.

Он уже не боялся.

Это было глупо — бояться смерти. По крайней мере, для него.

Теперь он не будет убегать. Никогда.

Смерть стала для него спасительной дверью. Дверью из комнаты боли и отчаянья. Где красные жилы, опутывающие хрупкие мягкие стены, томно пульсируют, сжимают плоть и вопят о чужеродном маленьком комочке. Что зреет в темном углу, отравляя саму природу комнаты. Эта маленькая чужеродная субстанция пережимала важные сосуды. И постоянно колола воспаленные окончания нервных стволов.

Иногда пульсация становилась настолько сильной, что, казалось, вот-вот готова разорвать этот маленький хрупкий мир на кусочки. Дикая боль и сжимающиеся стены: это было страшнее смерти, которую он боялся, сколько себя помнит.

Он всегда хотел жить: мечтал, надеялся и боялся, что на все не хватит времени.

Окончив школу с отличием, он попал в армию, где целый год корил жизнь, за то, что приходится терять столько драгоценных дней на такую ерунду. Хотелось учиться дальше. Его самой яркой мечтой была медицина. Он хотел стать врачом-реаниматологом. Таких людей он всегда про себя называл богами. Они спасают жизни, ставят на ноги: возвращают людей с того света.

Но считать себя богом он и не собирался: хотелось только не уступать другим, быть таким же сильным.

Он мечтал приносить пользу этому миру, дарить людям второй шанс.

А теперь он оказался заперт в пугающе пульсирующей и сдавливающей до боли красно-серой комнате, из которой нет выхода.

Но есть одна дверь, за пределами которой его не найдут даже боги медицины.

Все мечты рухнули в одно мгновение, когда, ввязавшись в конце службы в драку, он потерял сознание. И очнулся в реанимации неврологического отделения.

Инсульт головного мозга с поражением левой половины тела.

А спустя несколько дней ему преподнесли еще более страшный диагноз.

Рак мозга во второй стадии, с невозможностью оперативного лечения.