Александр Васильев - Наш собственный конец света

За несколько месяцев его выходили, избавили от многих последствий инсульта. Но все это было уже ничем, в сравнении с той болью, что его ожидала.

Рак съедал его мозг, сжимал и колол.

В последнее время таблетки и уколы стали помогать все реже. И в плохие дни он лежал на голом полу в своей небольшой комнате и, свернувшись калачиком, стискивал в зубах кусок резинового шланга. В такие времена память была к нему благосклонна, и зачастую он не помнил практически ничего о своей агонии.

Были и такие дни, когда он чувствовал себя просто великолепно. Казалось, каким-то чудом его болезнь просто исчезла. Были легкость во всем теле, ясность в голове и чистый взгляд. Но последнее как раз постоянно и запирало его обратно в красно-серую комнату страха. Были легкость и радость, но стоило увидеть свое отражение, как все сразу исчезало. Больше не хотелось улыбаться и веселиться. Больше нечему было радоваться: когда там, в зеркале на него смотрел чрезмерно худой и бледный человек, с запавшими глазами и натянутой на череп кожей.

Глядя на себя, ему всякий раз хотелось разбить это отражение на сотни мельчайших осколков. Разбить и забыть.

Но в тоже время он боялся так поступить. Он боялся, что родители отправят его в хоспис. Там умирать не хотелось. Пытками были те дни, когда он проходил в нем курсы химиотерапии. Меньше всего ему хотелось ощутить это вновь, и еще меньше смотреть на таких же умирающих. И понимать, что сам он выглядит ничуть не лучше.

В его комнате висел календарь, на котором синим маркером отмечались дни, когда он вновь должен лечь в больницу для повторного лечения.

Частенько он иронично поглядывал на календарь. Раньше он заполнялся на три месяца вперед, а теперь только на один. Все понимали, что скоро все закончится и придет день, когда он ляжет в хоспис в последний раз.

Но его ирония никогда не длилась долго. Он осознавал, как тяжело ему придется умирать, и как скоро это может случиться.

И порой, глядя на картинку с ночным морем, изображенным на календаре, он задумывался над тем, что всегда хотел осуществить, что уже так недоступно. Но всякий раз на его иссохшемся лице проскальзывала легкая улыбка, и он несколько минут, стоя перед календарем, мечтал.

О том, что ему всегда хотелось попасть на море, увидеть его ночью, под миллиардами рассыпанных по черному бархату неба звезд. А перед этим, хоть немного попутешествовать. Прокатиться по стране: от одного придорожного отеля к другому, ради своей цели — безмятежной водной глади.

И, когда до очередной терапии оставался день, он решился.

Собрав в тихую рюкзак с вещами, половина из которых были таблетки, он выскользнул ночью из дома.

Денег было мало, но если есть скромно, и не останавливаться в отелях, то вполне может хватить на пару заправок бензобака его машины. Это была потрепанная и видавшая виды «ауди», которую ему на совершеннолетие подарил отец. В бардачке лежат полученные еще в школе права, а бак полон до отказа.

В ночной тиши спящего городка мотор машины взревел, словно раненый зверь, возвещающий о скорой гибели. Ей был необходим ремонт, но на это не было времени. Да и пути назад тоже не оставалось.

Выезжая из города, он взглянул на карту, пытаясь определить, сколько времени у него займет весь путь до моря, который второпях он выделил синим маркером.

Возможно три дня.

Легкая улыбка скользнула в сухих как папирус уголках его рта.

Проезжая по незнакомым дорогам, он думал о том, как должно быть красиво на море, и о том, будет ли у него в пути приключение или нет.

Думал о том, доедет ли он до своей цели, или умрет на дороге.

Боялся, что родители не дадут ему права выбора и, разыскав, вернут в хоспис. Короткая записка, оставленная на его столе, просила простить и понять. Но смогут ли они это сделать?

Время за рулем тянулось как резина, и усталость постоянно давала о себе знать. Вся его выносливость и сила уже давно были обглоданы раком. И это заставляло его очень часто останавливаться у обочины, что бы, закрыв глаза и разжевывая очередную таблетку, просто отдохнуть пару-тройку минут. Унять головокружение и резь в глазах.

Часто остановки длились дольше. Иногда часами, пока он лежал без сознания.

В пути он постоянно молил бога, что бы у него внезапно не случился приступ. Чтобы не стать причиной аварии, все же ехать приходилось по довольно оживленной трассе.

Несколько раз он думал изменить свой маршрут, выбрать более пустынные дороги. Но тогда его путь увеличивался на несколько дней, а этого он себе позволить не мог.

Урезанное из-за путешествия лечение и постоянно скапливающаяся усталость ухудшали его состояние с каждым километром.

Ярко-красные сосуды пульсировали все чаще, сдавливая стволы нервов с неимоверной силой. Комната становилась все меньше, напирая стенами на его истощенный разум. Жилы опутывали дверь, давили и ломали ее. Уже были видны первые трещины. И очень скоро в этой пульсирующей болью комнате совсем не останется места, и ее вечный раб будет вытеснен в проем разлетевшейся в щепки двери.

Он боялся не успеть. И потому гнал по дорогам, забывая о правилах, и о том, что может произойти, потеряй он управление от внезапной агонии.

Забыв о еде, таблетках и нормальном отдыхе, он гнал вперед, порой, не разбирая дороги, крутя руль наугад. Иногда его глаза застилали слезы, иногда туман усталости, но чаще пелена боли.

Останавливаясь на заправках, он горстями жевал таблетки, притупляющие его боль. И с затуманенным разумом, и плохо слушающимся телом выходил из машины.

Он никогда не помнил, как заполнял бак, платил и уезжал. Боль и лекарства просто затирали его память. Но, придя в сознание, он почему-то всегда вспоминал лица смотревших на него людей. Лица, в которых он видел отвращение, испуг и неприязнь.

Никто из них не знал, что перед ними человек изъеденный раком. Для всех он казался лишь законченным наркоманом или психом. Никто его не жалел и не собирался сочувствовать.

Но это нисколько и не было для него важным.

Все, на что он надеялся, что они не попытаются сдать его органам правопорядка.

Время превратилось в резину. Наподобие той, чей вкус он не забудет до конца жизни, и на которой навсегда останутся следы его зубов.

Дорога превратилась в сплошной кошмар. Но он ни о чем не жалел. У него была цель, до которой оставалось меньше дня пути.

Боль становилась все невыносимей. Пульсация отдавалась громким стуком в висках, а глаза, казалось, готовы были лопнуть.

Сначала белый туман заволок его взгляд, а затем и сознание. Последнее, что он успел заметить — стрелку спидометра, подергивающуюся на отметке 120.

Потом наступила тьма.

И пришло время искренней боли.