Александр Васильев - Наш собственный конец света

Я хочу кричать, но не могу, я хочу плакать, но не могу. Нет сил, встать, нет сил, что либо, сказать. Нет сил, жить…

Желтые листья медленно падали с полуголых деревьев, и, поддерживаемые ветром, не спеша опускались на пышный разноцветный ковер. В порыве свободы, каждый листок спокойно отдавался ветру, и, радостно кружась, греясь в пока еще согревающих лучах солнца, спокойно умирал, коснувшись земли. Там внизу не было свободы, и никто не хотел лежать в грязи. Но, ощутить волшебный миг полета, хотелось каждому.

С макушки старейшего в этом парке клена, сорвался очередной отчаянный лист, лишь только почувствовав новый порыв прохладного ветра. О, если бы он только мог кричать, настолько был сладостным миг его полета, настолько впечатляющи и грациозны были его движения. У него не было глаз, но он мог бы их зажмурить, у него не было легких, но он мог бы вдохнуть полной грудью. Он упал, пропали мысли о свободе, ушла жизнь.

Высокий человек в сером плаще наступил на только что упавший кленовый лист, и аккуратно вдавил его в землю.

Он осмотрелся, и спрятался за близстоящим деревом.

В парке почти никого не было: будний день, да к тому же разгар рабочего времени. Несколько пар, обнявшись, бродили меж золотистых деревьев, какой-то дед, нацепив огромные очки, сидел на лавке поодаль и внимательно изучал газету, пара подростков прогуливая занятия, весело пробежали мимо. Но на них мужчине было наплевать. Он не спеша перевел взгляд на восьмилетнюю девочку, сидящую под старым кленом. Она собирала красивые пятиконечные листья и тихо напевала себе под нос какую-то мелодию. Отсюда ничего нельзя было разобрать, но мужчина уже знал ее наизусть — это была «Ода к радости» Бетховена. Было довольно странно слышать такую великую композицию из уст маленькой девочки. Но этим она, наверное, и выделялась среди всех остальных.

Мужчина слегка улыбался и нашептывал слова великой Оды. Он знал, что девочка уже выучила наизусть половину текста, и прекрасно поет его на немецком языке. За месяц слежки он сам уже выучил то, что знала Катя.

А именно так ее и звали. Красивое имя, Екатерина, величественное. Но этой девочке шло только простое Катя. Мама любит называть ее катенком, именно с гласной «а».

Кстати, вот и мама, гуляет неподалеку со своим новым ухажером. Он у нее уже третий за то время, что за ними следил мужчина в сером плаще. Она полностью поглощена кавалером и совсем не обращает внимания на свою дочь.

А малышка весело ерошит листья у себя под ногами, крепко зажав в руке собранный разноцветный букетик. Сама невинность, прелестное создание.

Мужчина громко сглотнул. По его некрасивому лицу стекали струйки пота.

«Сейчас», — прозвучало в его голове. Но это был не он, а чужой голос, прочно засевший внутри, и постоянно отдававший приказы. Вот уже месяц, подчиняясь ему, он не сводил глаз с Кати.

«Сейчас!».

«Но ведь еще день, — взмолился мужчина, — и в парке есть посторонние люди».

«Хватай ее!».

Слезы кончились еще вчера, сил кричать не осталось. И лишь удушающие рыдания, молча, истязали маленькую девочку.

Она лежала в полной темноте, свернувшись калачиком. Матрас, постеленный на голую землю, был весь изодран и жутко вонял плесенью. В подвале больше ничего не было. И лишь раз в день ей приносили зажженную свечу, которой хватало на пару часов, и железную миску с чем-то напоминающим суп. Еда была отвратительная, и первые два дня она не ела, а только плакала и молила о помощи. На третий день слезы высохли, а крики превратились в хрипы. Ужасно болел живот, и хотелось есть. Она попробовала похлебку, но ее чуть не стошнило. Схватившись за живот, она проползла к месту, отведенному под туалет, где была вырыта небольшая яма, от которой жутко воняло. Но ее так и не вырвало. Вернувшись к матрасу со свечей, она еще раз попробовала еду, и, уже не замечая ее противного вкуса, съела все до конца. Желудок радостно растянулся и поблагодарил ее довольно звонкой отрыжкой, от чего ее губы растянулись. Это была первая и последняя улыбка после похищения.

И вот перед ней поставили новую миску с ужасным супом, и свечу с еле горящим пламенем.

— Дяденька, пожалуйста, отпустите меня, — слабым голосом проговорила Катя, но в подвале уже никого не было. — Я хочу к маме…

Прошло уже шесть дней. Девочка больше не кричала, не плакала, что раньше очень сильно раздражало мужчину, и он просто не находил себе покоя. Но уйти надолго из дома он не мог, боялся, что во время его отсутствия, кто-нибудь прокрадется внутрь. И тогда у него появятся более серьезные проблемы.

Прошло шесть дней, как пропал голос в его голове. Он больше не приказывал, не сводил с ума. Но теперь мужчина просто не знал, что ему делать с маленькой девочкой у себя в подвале.

Он мечтал только об одном, что бы она поскорее умерла. И тогда он просто избавится от трупа. Но убить ее он не мог. Не хватало сил. В тоже время он хотел заботиться о ней. Но единственное, что он делал — приносил ей поесть и зажженную свечу, чтобы девочке не было так одиноко.

Из подвала воняло дерьмом и мочой. И поэтому на кухне, где был люк, он постоянно распылял освежители воздуха, заполнявшие многочисленные полки. Помогало слабо, но ничего лучшего он придумать не мог.

Прикрыв нос ладонью, мужчина зашел на кухню и заглянул в холодильник: остатки шестидневного супа уже прокисли. Хотя, может, они были такими еще вчера, или позавчера. Теперь придется готовить для девчонки снова.

Из подвала донесся детский плач и чуть слышный стон:

— Дяденька, пожалуйста… умоляю… пожалуйста, отпустите меня к маме. Пожалуйста, дяденька…

Всхлипы и вновь тишина.

«Может, потеряла сознание, — подумал мужчина. — А может, умерла? Нет, — он замотал головой, — еще рано».

Когда ее сознание прояснилось, она увидела перед собой сгорбленного из-за низкого потолка мужчину, пристально смотрящим на нее. В его руке слабо трепетал огонек свечи, а сзади проникал свет из открытого люка в подвал.

Хотелось закричать, но ее тело оцепенело от страха, а дыхание замерло. И лишь сердце выдавало ее, судорожными гулкими стуками. Глаза были широко открыты и тусклый свет бил по ним иголками, создавалось ощущение, что под веки попал песок. Рот приоткрылся, но крика так и не последовало. Лишь шумное дыхание, врывающимся в изголодавшиеся легкие воздухом.

Мужчина поставил свечу рядом с миской, от которой еще шел пар, и спокойно развернулся.

— Дяденька…

Он на секунду задержался, почесал затылок, и быстро поднялся наверх.

— Пожалуйста…

Глаза закрылись от невыносимой боли, девочку начало сотрясать безмолвными рыданиями. Болело все тело, ужасная боль в желудке заставила ее свернуться калачиком. Хотелось есть, но что бы сесть не было сил. Пытаясь унять боль, она начала дышать как можно глубже. Сквозь рыдания, ее вдохи звучали мощно и звонко. Вскоре она почувствовала онемение и покалывание, сначала в кистях рук, и кончике носа, потом на лице. А через минуту все ее тело свело судорогами, причиняющими сильнейшую боль, которую она когда либо испытывала в своей жизни. Дышать становилось все труднее, горло как будто что-то сдавливало изнутри. Приходилось дышать еще сильнее, от чего ее горло и легкие начали гореть.