Василий Щепетнёв - Дети Луны

Я сел на стульчик у стены, подальше от раскрытой форточки.

Спит, и пусть. Как знать, что делал прошлой ночью Николай. И уж точно невозможно предсказать, что он будет делать ночью этой. Работа наша такая, работа наша простая…

Я оперся головой о стену. Внезапно сонливость налетела на меня, как налетают чиновники на гуманитарную помощь. Я решил тоже подремать.

Видно, я и в самом деле умотался, потому что когда открыл глаза, в кабинете были и Виталий Резников, и Сергиенко, и, конечно, сам Ракитин. Они сидели вокруг стола, смотрели на клеенчатый ярлычок, принесенный мною, и говорили о чем-то тихо, стараясь не разбудить меня, или же просто из конспирации.

Алый свет, освещавший кабинет, говорил: солнце клонится к закату, значит, проспал я изрядно.

— Выспался? — спросил Ракитин, и, не ожидая ответа, продолжил: — Организм, он чует, когда обедать, когда спать. Вернее, предчувствует.

— Что — предчувствует? — я встал. Ноги затекли. И руки словно пересаженные от какого-нибудь бездельника, такими руками не оперировать, а затылок чесать, и то страшно. И шея того…

— Ты разомнись, разомнись. Зарядочку сделай, наклоны, повороты, вращения… Бессонную ночь предчувствует твой организм.

— Отчего ж непременно бессонную? — я послушался здравого совета и отбил дюжину земных поклонов портрету Феликса Эдмундовича.

— Ты мне что принес? — вопросом на вопрос ответил Ракитин. Типичная манера ведения разговора, присущая работникам уголовного розыска и велосипедистам.

Я коротко рассказал о своем путешествии в подвал.

— Наш человек, — одобрительно сказал Николай. — Храбрый и глупый.

— Почему — глупый? — попробовал обидеться я.

— Вот ты не спросил, почему храбрый, что, собственно, тоже косвенное доказательство… — Ракитин не окончил фразу, махнул рукой.

— А если б оно ждало тебя в подвале? — Виталий спрашивал серьезно, без подвоха.

— Кто — оно? Чудовище? Упырь? Постановление областной думы о взимании платы за пользование пешеходными переходами?

— Вот и с другими так же, если не хуже. Стена неверия. Всяк норовит либо шуткой отделаться, либо в Соколово отправить, надев предварительно смирительную рубашку, — Виталий говорил без горечи, просто констатировал факт.

— Неверия во что? — не отставал я. — В бабу Ягу и Кощея Бессмертного?

— Хватит, — вступил в разговор Сергиенко. — Разводить дискуссии нам сейчас некогда. Даю вводную. Веришь, не веришь, а за тобой, Корней Петрович, охотится маньяк. В маньяков ты веришь?

— Приходится. Чем только я ему глянулся, маньяку?

— Тем, что распотрошил его жертву. Труп из Волчьей Дубраве. Очень он на тебя обиделся. Считает, что ты не в свое дело впутался. Ну, как если б ты картину Шишкина улучшать стал. Маньяки, они ревнивые, гениями себя читают. Теперь он хочет отомстить. На свой манер. Попутно этот маньяк и других не щадит, кто подвернется. Вот так, крайне упрощенно, в первом приближении. Понятно?

— Чего ж не понять, понятно, — я лихорадочно вспоминал. Маньяк? Почему нет? Это собственных Ньютонов земля наша рожает редко, а Чикатил всяких в изобилии. — Только кто этот маньяк?

— Знали бы — взяли бы. Но узнаем и возьмем.

— Возьмем непременно, — подхватил Виталик. — Без всяких церемоний. Жестко и надежно.

— Мы только сегодня додумались, бараньи головы, — самокритично сказал Николай, — после того, как узнали, что ночью на тебя напали. То есть не на тебя, на санитарку, но все равно у твоего дома. А тут еще и бирка с трупа. Один к одному. Ты его шуганул, спецсредство крепкое. Но маньяки, они упорны. Поэтому ночью возможно повторение нападения.

— И вы решили использовать доктора Ропоткина, как живца, — дошло, наконец, до меня.

— Что-то вроде этого, — не смущаясь, согласился Ракитин. — Не возьмем, он на других переключится, неподготовленных, слабых, безоруженных. Совсем плохо будет.

— А если нападет на меня, то хорошо, — съязвил я.

— Очень хорошо, — подтвердил Ракитин. — Просто замечательно. Ты предупрежден — раз. Ты вооружен — два. Ты смелый и хладнокровный — три. И ты с ним уже встречался — четыре. И, наконец, пять: мы придем спасать. Мы будем неподалеку от тебя и, как только маньяк появится, мы его и того…

— Задержим, — быстро сказал Виталий.

— Именно. Задержим, повяжем, и спать уложим.

— Замечательно, — согласился с планом я, — а неподалеку от меня — это как неподалеку? Три метра, тридцать, или три километра? И сколько людей будет задействовано в операции?

— Отвечу по порядку. Лучше всего было бы, конечно, устроить засаду прямо у тебя на квартире. Или, по крайней мере, в самом доме. Но этот э-э… маньяк очень подозрителен и чуток. Возможно, он уже сейчас наблюдает за домом. Поэтому мы будем делать засаду на квартире у меня, — сказал Николай.

— У тебя? Зачем?

— От моего дома до твоего двести метров. Если верить лазерному дальномеру — сто девяносто восемь. Я проверял. Это медленным шагом три минуты, а бегом — тридцать секунд. Еще двадцать — спуститься-подняться Из окон моей квартиры твои окна видны очень хорошо и без бинокля. А у меня, как ты знаешь, двадцатикратный морской бинокль с объективами в семьдесят миллиметров, прекрасно все видно в сумерках и при свете луны. Даже если мы проглядим маньяка, и он начнет ломиться в дверь, ты подашь сигнал, и через пятьдесят секунд мы будем у тебя. Уж пятьдесят-то секунд дверь твоя выдержит. Но мы не проглядим. К тому же у тебя есть пистолет. Есть?

Я задрал рубаху.

— Ага, порядок. Что касается числа участвующих в операции — их трое, все перед тобой.

— А не маловато будет?

— А ты прислушайся.

Я прислушался. Ничего не услышал. Совершенно.

— Домой разошлись?

— Обеспечивают герметичность карантина. Весь состав районного отделения внутренних дел, способный держать оружие, патрулирует проселочные дороги или сидит в секретах, чтобы не допустить прорыва периметра.

— Вот, значит, как…

— Именно так, и никак иначе, — он распахнул окно настежь.

Было тихо, словно не только милиция, а и все остальные граждане попрятались по секретам. Стоит убрать промышленные, транспортные шумы, теле— и радиоверещание, что останется? По вечернему времени, дороговизне бензина и обложному карантину транспорт поставили в гараж или кто уж куда придумает, и даже отважная молодежь не гоняет на мотоциклах по улочкам и тропинкам.

Хрюканье поросенка откуда-то издали умилило до слез: стало ясно, что на этой планете мы не одни.

— Вверенное население пребывает в мирном довольстве, — констатирован Николай и закрыл окно, да не кое-как, а на каждый шпингалетик. Какая разница, если на окнах все равно решетки, даже здесь, на втором этаже: чтобы подследственные в горячке чистосердечного признания не выпрыгивали наружу. Всякое бывает.