Василий Щепетнёв - Дети Луны

В одной руке — баллончик, в другой — фонарик. Иду моль травить подвальную, муравьев или тараканов. Сейчас отругаю Веру, чтобы не пугала народ зря, и назад, на пост, кусочком бесплатного сыра работать.

Не обращая внимания на протесты Маркизы, я вышел на лестницу, спустился вниз, стараясь не споткнуться. В кино герои, а больше героини постоянно спотыкаются, роняют фонарики, пистолеты, мобильники, падают сами, и, вместо того, чтобы быстренько встать, только беспомощно визжат, пока к ним приближаются чудовища и маньяки.

Ну, я не в кино.

Я в Теплом.

Подвал был столь же неприветлив, как и днем, но я шел по нему по-хозяйски, высвечивая мощным лучом галогеновой лампочки амбарные замки, трехколесный велосипед без педалей и цепи, дырявое корыто и прочее добро, которое прятать под замок глупо, а выбросить жалко, вдруг пригодится.

Вот и моя клетушка, а следующая — соседей. Дверь открыта, похоже, горит огонек, но мой фонарик его забивает.

— Вера, ты здесь? — позвал я.

— Ой, Корней Петрович, вы? — отозвалась соседка.

— Я, я, — зря, что ли, немецкий в школе учил. — Ты, Вера, зачем кричала?

— Мне просто показалось, — ответила она. — А что?

Спрятав баллонщик в карман, я заглянул в отсек. Вера, стеллажи, грибы, никаких маньяков.

— Ничего. Нервы.

— Ой, у меня тоже, после вчерашнего. Какой ужас! На улицу выйти страшно. Как она, ваша санитарочка?

— Поправится, надеюсь — бабе Насте шестьдесят четыре года, а она все санитарочка. — Раз только показалось, я пойду.

Вера занялась вешенками, а я поплелся назад. Хорошо хоть, подмогу не позвал. То-то опозорился б.

Жаль, не спросил, что именно показалось соседке. Ладно, не важно. Пусть хоть крысиный король явится, я больше из квартиры ни ногой. Заварю свежего чаю и буду читать про африканские приключения. Очень успокаивает.

Пробыл в подвале я дольше, чем думал: на лестнице было темно, сумерки перешли в ночь. Вдалеке громыхнуло. А, это тучи грозовые наползли, оттого и тьма. Только-только подсохло, и на тебе. Одно слово — Топлое.

Узкий пучок света фонарика едва не сметал пыль со ступенек. Ярко светит. Но только в одном направлении.

На середине лестничного пролета я вдруг понял, что за мной кто-то идет. Не просто идет — крадется.

Я хотел было развернуться — резко, внезапно, — как в спину мне уперлось что-то острое.

— Не двигайтесь, доктор!

Я замер.

— Погасите фонарь, он слепит.

Развернуться, да и врезать фонарем? Плохая идея. Лучше послушаюсь и погашу.

— Очень хорошо.

Неизвестный не говорил — шептал, а шепот узнать трудно. Но мне казалось, что человек за спиною мне знаком.

Чужая рука схватила меня за запястье. Странно. Он что, пульс мой считает? Насчитает изрядно, сердце колотится бойко.

— Фу… — в шепоте чувствовалось облегчение. — Вы живой!

— Живой, — подтвердил я. — Пока.

Неизвестный отпустил запястье и убрал острие от спины.

— Вам нельзя домой.

— Почему?

— Они могут быть там, внутри.

— Они?

— Упыри.

Грохнуло ближе. Надвигается гроза.

Я осторожно повернулся. Нет, слишком темно.

— Я боялся, что и вы упырь, — признался невидимка.

— Я не упырь, — на всякий случай сказал я.

— Тише, тише пожалуйста. Они услышат!

— Упыри? — перешел на шепот и я.

— Именно. Слух у них неважный, у молодых, шептать можно. Но громко говорить опасно.

— А у старых?

— Здесь нет старых. Надеюсь, нет.

Сверкнула молния, еще неблизкая, но вспышки хватило, чтобы я разглядел собеседника. Петренко, министр финансов из Волчьей Дубравы. И в руках — кол.

Прав был Ракитин, маньяк сам пришел ко мне. А я, вместо того, чтобы отсиживаться за закрытой деверю, пошел по подвалам бродить, глупец. Вот и добродился.

— Я промедлил, — прошептал Петренко, — нужно было раньше. Но пока сообразил, пока решился…

— На что?

— Действовать. Я ведь долго сомневался, не верил, что Баклашова упырь. Случайность помогла…

Дослушать я не успел. Еще раз сверкнула молния, яркая, слепящая, оглушительно ударил гром — и я бросился вверх, забежал в квартиру и захлопнул за собой дверь. То ли молния ошеломила Петренко, то ли он просто не хотел меня убивать, раз уж я не упырь, но преследовать он меня не стал. Только крикнул отчаянно.

— Доктор, вернитесь!

Нет уж, не дождется. Кто знает, что еще придет в голову упыреборцу из деревни Волчья Дубрава.

Нужно подать сигнал, пусть могучая кучка с ним разбирается. Я свое дело сделал — остался живым. Большего желать грешно.

Я проверил замок, сначала наощупь, потом вспомнил, что держу в руке фонарь, и включил. А чего смотреть, замок простенький, модель «честное пионерское», никаких секретов, либо открыт, либо закрыт.

Батарейки садились прямо на глазах, луч из ослепительно белого он стал тусклым, потом совсем желтым… Не напасешься батареек, старятся быстро. От переживаний? Или от грозы?

Опять молния, опять гром, да такой, что дом вздрогнул. Близко лупит, прямой наводкой. Как там Маркиза? Коридорчик маленький, тесный, короткий, но пока я шел по нему, молния ударила еще дважды. Впрочем, и шел я медленно, все слушал, как кричит за дверью Петренко, все просит вернуться. Ничего, сейчас все кончится.

На порожке комнаты лежал темный бесформенный комок. В свете угасающего фонаря я несколько секунд бездумно глядел на него, и лишь потом понял, что это — Маркиза.

В свете очередной вспышки я увидел силуэт. Кто-то стоял посреди комнаты. Враг.

Медленно я поднял фонарик и посветил в лицо. Передо мною была гражданка Баклашова, та, чье тело исчезло после вскрытия в прозекторской нашей больницы. Не сестра-близнец: следы, оставшиеся после секции, еще не затянулись. Вид ее час назад поверг бы меня в ужас, панику, оцепенение, но теперь я чувствовал только гнев — жаркий, всеохватный гнев, когда не думаешь ни о чем, а только хочешь — уничтожить.

Уничтожить, потому что убить мертвого невозможно.

Топор валялся на полу. Я наклонился, чтобы поднять его, но не успел — сбил с ног удар по голове. Фонарь отлетел, ударился в стену и разбился. Она двигалась быстро, слишком быстро, но удар молнии заставил ее замереть на несколько мгновений, достаточных, чтобы достать пистолет из кобуры. Достать достал, а выстрелить не сумел. Еще один удар по руке — и рука хрустнула, а пистолет улетел во тьму. Страха не было, только злость. Придется — зубами стану рвать. Но прежде попробую баллончик Нафферта. Новая молния, дом опять дрогнул. Я успел-таки вытащить баллончик, Лег он в руку удобно, даром что левая, большой палец попал в выемку, тут не перепутаешь, на себя не направишь, и когда упыриха склонилась надо мной, я нажал кнопку.

Струя газа угодила в грудь — и плоть занялась синим огнем. С шипением Баклашова отшатнулась от меня, бросилась к окну и, разбив собою стекло, выпрыгнула наружу.