Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

Она задумалась. Иван решил, что она обдумывает его предложение, а она вдруг спросила:

– Ты не знаешь, здесь где-нибудь поблизости есть Костяной мыс?

– Какой мыс? – От неожиданности он не понял вопроса.

– Костяной. Странное название, я понимаю, но мне нужно знать.

– Сейчас узнаем. – Иван вытащил из кармана мобильный. – Спросим у Гугла.

Пока Гугл искал, они ели припасенные Никой шоколадные конфеты. Шоколад уже начал таять от жары, и его приходилось слизывать прямо с фольги. А Гугл не нашел ничего интересного в радиусе ста километров от виллы «Медуза». Вообще никаких мало-мальски значимых мысов не нашел. Когда Иван сообщил об этом Нике, она, кажется, вздохнула с облегчением.

– Ну что, уходим в нейтральные земли? – спросил он, стаскивая с ног кроссовки.

– Я не буду купаться, я только войду в воду. Хорошо?

– Ты будешь делать то, что считаешь нужным, а я тебя подстрахую.

– Почему? – Они стояли друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки. Нет, даже ближе. Наверное, эту близость можно было расценить как знак особого доверия. Или Ника просто не могла оценить расстояние.

– Почему – что? – А волосы у нее прикольные, торчат во все стороны, словно проволочными спиральками. Наверное, жесткие. Захотелось потрогать. Может быть, даже получится сделать это незаметно.

– Почему ты со мной… возишься? – Ее голос звучал твердо и решительно. И смотрела она прямо на него. – Особенно сейчас, когда ты знаешь, кто я.

– Я не знаю, кто ты, Ника. Я вообще ничего о тебе не знаю. – Все-таки он дотронулся до ее волос. Так и есть – жесткие, непослушные, но прикасаться к ним неожиданно приятно.

– Я никто. – Она мотнула головой, и Иван убрал руку. – Было время, когда я почти поверила, что эта поездка сможет изменить мою жизнь, но ничего не изменилось. Нет, стало только хуже.

– К тебе возвращается зрение.

– Не зрение. Я вижу только силуэты и цветовые пятна. Большего мне никто не обещал. Это мой предел. Ты понимаешь?

Он понимал, вот только неожиданно оказалось, что он не может это принять.

– Тебя обследовали?

– Да. – Ника усмехнулась. – Если верить Артему Игнатьевичу, меня обследовали лучшие врачи. Это было еще тогда, когда Агата считала меня своей внучкой.

– И это лучшие врачи рассказали тебе про твой предел? – Иван злился. На Агату, на Артема Игнатьевича, на лучших врачей и на себя. Кажется, он злился даже на Нику.

– Не мне – Агате. А Агата вчера рассказала мне. Как думаешь, почему я до сих пор не уехала?

– Тебе нравится светская жизнь. – Хорошо бы, чтобы она почуяла в его голосе иронию и не обиделась.

Она не обиделась, ко всему прочему, она оказалась умной и понятливой.

– Агата пообещала оплатить мое лечение.

– В обмен на что?

Не нужно было спрашивать, окончательно подрывать ее веру в человечество и Агату.

– В обмен на то, что я останусь на вилле до этой… – Ника дернула плечом, – коронации.

– Все равно не понимаю. Если ты не ее внучка, зачем тебе оставаться? Насколько я знаю, благотворительность для Агаты – обычное дело. Она не выставляет свои благодеяния на витрину для всеобщего одобрения. Ты ей для этого точно не нужна. Тогда зачем ты ей нужна, Ника?

– Я не знаю. – Ника пожала плечами и даже улыбнулась вполне искренне. Вот только Иван ей не поверил. Она знала, но предпочитала молчать. Это было странно, но не страннее, чем все, что ему довелось услышать и увидеть на вилле за прошедшие дни. Всего лишь еще одна маленькая загадка в копилку уже имеющихся шарад.

– Ладно. – Он тронул ее за плечо. – Снимай сандалии, пойдем купаться.

– На пляже точно никого, кроме нас, нет?

Иван огляделся. Пляж был пустой. На вилле не нашлось сумасшедших, готовых загорать в самый солнцепек.

– Все чисто. Пойдем!

К ничейному пляжу они шли по кромке моря, неспешно брели по щиколотку в воде. Иван вернул Нике Ариадну, и теперь она двигалась увереннее. У нее даже получалось самостоятельно обходить некрупные валуны. У Ивана всякий раз екало сердце, когда она совершала свои маневры, но он старался не вмешиваться, только спросил однажды:

– Ты его тоже видишь?

– Что?

– Камень, который только что обошла.

– Нет. – Она мотнула головой. – Ариадна видит. Неодушевленный объект высотой около пятидесяти сантиметров.

– А меня? Меня ты все еще видишь?

Ника кивнула:

– Тебя вижу.

– Странно. – Это ведь и в самом деле странно. Как Ника может видеть одушевленные объекты и при этом не видеть неодушевленные? – Замри! – Он сделал шаг к Нике, сжал в кулаке кулон, закрывая зрачок камеры. – Скажи, что у нас прямо по курсу?

Прямо по курсу у них была чайка. Жирная и неповоротливая, размером едва ли не с курицу. Чайка деловито и – главное – молча копошилась в песке.

Ника замерла, как и было велено.

– Ну? – спросил Иван шепотом, опасаясь громким голосом спугнуть чайку. – Что там? Ты что-нибудь видишь?

Ника кивнула, но как-то не слишком уверенно.

– Это что-то маленькое. Вот такое. – Она развела в стороны ладони, показывая примерный размер объекта.

– И какого оно цвета?

– Синего, как море.

Чайка была грязно серой… Словно оскорбившись этаким сравнением, она взмахнула крыльями и взлетела.

– Это птица? Серебряный, это же была птица!

– Это была чайка. – Иван выпустил из рук медальон с Ариадной. – Ты ошиблась только с цветом.

– Я не ошиблась. Я так ее вижу. – Ника мотнула головой и поправила саму себя: – То есть чувствую.

– Ну да. – Он кивнул. – Я ведь тоже Серебряный только по паспорту. Значит, ты видишь не цвет объекта, а что-то другое.

Подумалось, что Ника может видеть ауры, но это было как-то слишком… антинаучно.

– Если вообще вижу…

– Что-то ты точно видишь. – Захотелось отвлечь ее и взбодрить. – Ну, мы отошли достаточно далеко от виллы. Окунемся?

– Я боюсь.

– Здесь никого нет, кроме нас и твоих синих чаек. Давай же, Ника! Как можно побывать на юге и не поплавать в море? – Он говорил, а сам медленно, шаг за шагом уводил ее от берега. – Тут воды по пояс. Чувствуешь? Все, мы не пойдем дальше. Окунайся!

Она бы решалась еще очень долго, и вполне вероятно, что так и не решилась бы. Конечно, это было рискованно, но Ивану вдруг захотелось рискнуть.

В воде Ника не весила ничего. И ему ничего не стоило подхватить ее на руки. А потом окунуть в воду. Все, дело сделано, осталось только дождаться испуганного или возмущенного визга.

Ника молчала. Она обхватила его шею обеими руками, замерла, словно готовясь к худшему, но не издала ни звука. А он никак не мог понять, какой это признак – плохой или хороший. И что делать дальше, тоже не мог понять. Если бы она испугалась, он бы ее успокаивал. Если бы разозлилась, то извинился бы. Но она затаилась…