Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

– Я не должен был тебя оставлять. – И целовать не должен был. Хоть вполсилы, хоть в четверть. Сначала целовать, а потом обижаться, что она не ответила и не прониклась.

– Да. – Она по-прежнему смотрела не на него, а в небо. – Это была очень большая ошибка.

– Что было ошибкой? – Силы возвращались. Иван теперь даже мог сесть. Он сел, а Ника так и осталась лежать.

– Все. Тебе лучше уехать отсюда. Здесь опасно.

Он уже и сам понял, что опасно. Он только никак не мог понять, от кого или от чего эта опасность исходит. Отказывался его мозг анализировать такое!

– Где?

– Не знаю. В море точно опасно. – Ника тоже села, мотнула головой, и брызги с ее волос полетели во все стороны.

– Я ничего не видел. – Да, не видел, но чувствовал…

– Веришь, я тоже. – Она усмехнулась. Улыбка получилась невеселой, и на душе стало совсем уж паршиво, а потом она перешла на шепот: – Серебряный, кажется, я схожу с ума.

– Я, кажется, тоже.

– Ты от скуки или по какой-то другой причине? – Она продолжала улыбаться, а он начинал злиться.

– Я по другой причине, Ника. Я только что словно побывал в чертовом парке Юрского периода. Реликтовых тварей мне увидеть не довелось, а вот потрогать… – Иван глянул на свою все еще кровоточащую голень. – Вернее, это они меня потрогали.

– Они тебя ранили?.. – Все-таки посмотрела. Ну как посмотрела? Голову повернула в его сторону. А в голосе – тревога, но ни капли удивления. Словно бы она поверила…

– Ника, – все-таки он взял ее за руку, за запястье, повыше сжатого кулака, – ты считаешь, что сходишь с ума, потому что тоже это… почувствовала?

Если бы на ее месте была Ксю, она бы рассмеялась Ивану в лицо, и он бы, возможно, сам уверовал в свою ненормальность. Но Ника не рассмеялась, Ника всхлипнула и разжала посиневшие пальцы.

На ее ладони лежало что-то странное, нестерпимо яркое в лучах полуденного солнца. Сначала Иван подумал, что это золотые монетки, а потом присмотрелся. Да, золотые, вот только не монетки, а… чешуйки. Шестигранные, с острыми краями. Такими острыми, что исполосовали мельчайшими порезами всю Никину ладонь. Точно так же, как до этого исполосовали его ногу.

– Что это? – спросила Ника шепотом.

– Лучше скажи, откуда это? – Он осторожно взял одну чешуйку в руку, поднес к глазам. Определенно, металл. Вот только не золото, не может золото так мерцать и переливаться, и истончаться по краю до хрустальной полупрозрачности.

Она вздохнула, словно собираясь с силами, а потом сказала:

– Со дна. Зачерпнула, когда тонула.

Вот так. Зачерпнула, когда тонула… А он что хотел услышать? Что-нибудь из излюбленных здешними обитателями басен про горгону Медузу?

– Что у тебя с ногой?

– Откуда ты знаешь?

– Светится по-другому.

– Да так… Наверное, поцарапался о камни, когда ты… тонула. – А золотую чешуйку он вернул, аккуратно положил на Никину ладонь, добавил: – Они очень острые, ты бы поаккуратнее.

– Я постараюсь, – сказала и сунула чешуйки в карман. – Может быть, мы уже пойдем?

– Пойдем.

Иван встал сам, помог подняться ей. Оба они чувствовали неловкость. И эта неловкость его бесила! Они едва не погибли, чудом выжили в чертовом мезозое, сняли золотую стружку с подводной твари, а сама тварь едва не сняла стружку с них, и после всех этих приключений единственное чувство, которое их волнует, – это неловкость!

До самой виллы они не проронили ни слова, вежливо распрощались у двери Никиной комнаты и расстались. Расставание, скорее всего, продлится только до ужина, а Ивану вдруг казалось, что это навсегда. И к неловкости добавилась такая тоска, что хоть волком вой.

Он зашел к себе лишь затем, чтобы принять душ, обработать и заклеить пластырем рану на ноге, а потом снова оказался на улице. К морю идти не хотелось, воспоминания о мезозое еще не поблекли. Но и оставаться в четырех стенах тоже не было никаких сил. А отец, наверное, до сих пор ждет объяснений. И если он не позвонил, это еще ничего не значит. Терпению отца может позавидовать даже самый крутой охотник. Или самый крутой снайпер. Это зависит от того, кто попал в прицел отцовского внимания. Сегодня попал Иван, и с этим нужно было что-то решать.

Вот только отца не оказалось в его комнате. И мобильный его тихо тренькал за закрытой на ключ дверью. Означать это могло что угодно, но Иван надеялся, что отец просто ушел купаться или уплыл на рыбалку, или уснул, или принимает душ. Как бы то ни было, а серьезный разговор снова откладывался. Зато Иван нечаянно стал свидетелем другого серьезного разговора.

Он шел вдоль нагретой солнцем, увитой чем-то цветущим и благоухающим стены виллы, когда услышал доносящиеся из открытого окна голоса.

– …В этом нет никакой необходимости. – Артем Игнатьевич говорил тихо, но в голосе его слышалась досада.

– Это не тебе решать! – Агата своей досады не скрывала. – Ты не имел права…

– Прости.

– Знаешь, сколько мне осталось, Тема?

– Агата…

– Молчи! Мне остались дни! Слышишь ты меня? Не месяцы, не недели, а дни! И я не могу, не имею права уйти, не разрубив наконец этот гордиев узел! Я все просчитала, все продумала… – Агата перешла на злой шепот. – Кто дал тебе право решать за меня?

– А кто дал тебе право решать за остальных? Это опасно, Агата. Ты ведь понимаешь, насколько это опасно!

– Не для них, Тема. То, что случилось пятьдесят лет назад, больше не повторится. Я об этом позаботилась, я сделала все возможное, чтобы никто не пострадал. Она больше никого не убьет.

– Она, может, и не убьет. – В голосе Артема Игнатьевича слышалась смертельная усталость. – Но ты не все просчитала, Агата, ты сбросила со счетов людей. Да, да, самых обыкновенных смертных.

Подслушивать нехорошо, даже низко, но это такой разговор… такой странный и даже опасный разговор. Кто больше никого не убьет? Какая «она»? Мертвые кладоискатели без признаков насильственной смерти имеют ко всему этому отношение? Чертов мезозой имеет? А Ника?..

– Ты ошиблась, Агата. Ты все просчитала, но все равно ошиблась.

– Нет, это не я ошиблась. Это ты меня обманул. Ты взялся решать за меня. С каких пор ты принимаешь решения вместо меня, Тема?

– С тех пор, как твои решения начали касаться не только тебя.

– Я уже отправила образец в лабораторию. К вечеру будет готов результат. Скажи, Тема, он меня удивит? Или он приведет меня в бешенство?! – Кажется, Агата всхлипнула, хотя поверить в это было сложно. Железные леди не плачут. Даже на пороге собственной смерти.

– Я всего лишь пытаюсь их защитить. – И голос Артема Игнатьевича сделался глухим, едва различимым.

– Ты не можешь знать, что для них лучше. Ты думаешь, что спасаешь их, но на самом деле делаешь только хуже. Мужчинам это не понять.

– Мужчинам не понять. Я помню. В этом чертовом месте, в этой чертовой истории первую скрипку всегда играли женщины. Удивительные женщины удивительного рода Адамиди. А ты знаешь, на что они способны? На что ты, Агата, способна, чтобы защитить своих детей?