Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

А страха нет. Море кругом, в легких почти не осталось воздуха, а ей не страшно, ей все равно. Только что она уничтожила почти целую деревню, разве есть еще хоть что-то, что может ее напугать? Даже темнота, с которой она почти смирилась, уже не темнота, а синева. Это море. Или его душа. Теперь Никс… Нет, теперь Ника знает, что у моря тоже есть душа. И тайны… Страшные, темные, поднимающиеся со дна в ответ на ее безмолвный зов.

– …Множество объектов. – Голос Ариадны в микрофоне звучит вежливо-равнодушно. – Объекты движутся по синусоиде, до ближайшего…

Ей не нужно это знать! Она и так видит эти объекты. Щупальца того, кого столетиями называли Кракеном, гигантские змеи, способные с легкостью опрокинуть лодку. Она видит их золотые тени, чует их ярость и голод. Она помнит, на что они способны!

Нет, ей не страшно. Не за себя, точно не за себя. Но где-то поблизости в этой прохладной синеве Серебряный. Он обидел ее. Или она сама обиделась. Сейчас не важно. Важно, что золотые змеи чуют и ее злость, и ее обиду, и щупальца глубинного монстра уже тянутся. К ней, чтобы вытолкнуть на поверхность, к нему, чтобы утащить в бездну. А она не хочет! Не хочет и не допустит! Ей не нужна помощь. Вот такая страшная помощь ей точно не нужна!

Прикосновения щупалец ласковые, чуть-чуть щекотные. Но Ника знает, стоит только золотым кольцам сомкнуться чуть сильнее… И змеи трутся о ее босые пятки своими чешуйчатыми боками, подталкивая вверх, к воздуху. Объекты, движущиеся по синусоиде от пяти до пятнадцати метров в длину, не живые и не мертвые, видимые только Ариадне и вот теперь еще Нике.

– Ника! – Голос доносится издалека, словно из другой вселенной. В голосе – страх пополам с отчаянием. За кого он боится? За себя? За нее? За нее бояться не надо, у нее есть золотые змеи, а у него остались считаные секунды.

– Нет! – Ее крик безмолвный, но те, кто приплыл к ней из другого мира, все слышат и все понимают. Это море не окрасится красным. Она не позволит. Она со всем разберется сама. – Оставьте его!

Можно добавить «пожалуйста», но она знает, что это лишнее. Золотым тварям из иного мира не ведом этикет. Но они ее понимают. А она чувствует их разочарование. Кровь – это сила и жизнь. В их мире, в их море почти не осталось ни того ни другого. В их мире есть только золотые цепи, с которых можно сорваться, лишь услышав зов той, кому они призваны служить верой и правдой. Как давно они слышали последний зов? Не тихий шепот, неспособный пробиться в их один на всех сон, а громкий крик, указывающий путь. Давно, так давно, что сон уже начал казаться им настоящей жизнью. И вот она позвала, а потом оттолкнула, не позволила даже кончиком шипастого хвоста дотронуться до того, кого можно считать врагом и добычей.

– Ника!!!

– Уходите… – Коснуться на прощанье чешуйчатого бока, погладить щупальце, свернувшееся гигантским вопросительным знаком. Такая малость, а им, тварям из иного мира, уже не хочется крови. Иногда ласка важнее и нужнее. Возможно, воспоминания о ней им хватит еще на долгие века. – И… спасибо.

Уходят. Растворяются в синеве на границе миров, оставляя присматривать за Никой море. И море тут же подхватывает ее на руки, прижимает к себе. Ника слышит, как бешено бьется его сердце, Ника слышит его задыхающийся голос:

– Все хорошо… Ты только не бойся.

Море разговаривает с ней голосом Серебряного. Такая забавная шутка – притвориться человеком, чтобы не напугать. Притвориться Серебряным…

– Я не боюсь. – Она гладит серебряную тень по мокрой щеке, устало закрывает глаза. – И ты не бойся, они уплыли…

Когда море успело превратиться в кипящий котел? До того, как он разжал руки, или после? Когда море сделалось бездонным и черным не на словах, а на деле?

Иван не помнил. Он помнил только ужас от осознания, что море бездонно, а Ники нигде нет. Даже прикосновения чего-то невидимого, но, очевидно, огромного, не напугали его так сильно. Даже вскипающая вода, и на глазах образующаяся вокруг него воронка. Опасная, затягивающая…

Он увидел Нику в самый последний момент, когда уже почти потерял надежду. Ника парила в толще воды, как в космосе. Ноги вместе, руки в стороны, волосы белыми змеями вокруг лица, глаза открыты. Но заглядывать в них не нужно. По крайней мере, не сейчас. Сейчас нужно собрать остатки сил, обхватить Нику за талию, выдернуть из столба белых пузырьков, вытолкнуть на поверхность.

Иван схватил и вытолкнул. Поверхность оказалась неожиданно близко. Только что они болтались с Никой песчинками в бескрайнем океане, и вот уже пятки уперлись в дно. И воды по грудь, и берег в пяти метрах. И Ника в его объятиях, словно бы он не разжимал рук.

– Все хорошо. Ты только не бойся.

А что еще сказать, когда у самого сердце вот-вот выпрыгнет из груди от напряжения и волнения? Как еще успокоить ее и себя?

– Я не боюсь. – В ее глазах отражается небо и, кажется, он сам. – И ты не бойся, они уплыли…

На берег Иван вышел, пошатываясь. Если бы не Ника, выползал бы на четвереньках, так мало у него осталось сил. Но у Ники сил, похоже, осталось еще меньше. И сама она меньше. И вообще едва не утонула по его вине. Силы закончились в тот самый момент, когда Никина голова коснулась мокрого песка. Голова на песке, ноги в воде. Но это уже не важно. Иван рухнул рядом. Проверить бы, как она, убедиться, что дышит и с ней все в порядке. Проверит. Вот сейчас немного отдышится, придет в себя и проверит. А Нику пока можно взять за руку. На всякий случай, чтобы не исчезла, как тогда, в воде. На суше ей сложнее исчезнуть. Наверное…

Взять Нику за руку не получилось, пальцы ее были крепко сжаты в кулак. А с волнами, которые щекотали пятки, накатывались воспоминания о том, чего просто не могло быть. Не здесь. Не с ними.

Уходящее из-под ног дно, и исчезающая в бездне Ника, и сама эта бездна в пяти метрах от ничейного пляжа. И прикосновения, и содранная с лодыжки кожа. Чем содранная? Или правильнее спросить – кем? Но кому задавать такие странные вопросы? Кто поверит? Если только Ника. Но перед тем как спрашивать, он обязательно должен кое-что сделать.

Для начала приподняться на локте, посмотреть на нее, неподвижную, почти неживую, как никогда похожую на каменную статую, а потом заговорить. Заговорить сложнее всего.

– Ника?

Она открыла глаза, но головы в его сторону не повернула. Она дышала так же тяжело и часто, как и он сам. Устала? Испугалась? Почувствовала то же, что почувствовал он? Ведь он только почувствовал. Увидеть не получилось. В те бесконечные мгновения, что Иван пытался спастись сам и спасти Нику, он словно бы ослеп, не видел ничего, кроме воды.

– Ты как?

– А ты?

– Живой.

Не о том следовало поговорить. Да, они оба выжили в этом странном водовороте. Но что случилось перед тем? Он разжал руки – вот что случилось. Он разжал руки, и Ника ушла под воду. И безопасные полметра глубины превратились в целую бездну, кишащую… Кем могут кишеть воды скучного Черного моря?! Если только медузами. Самыми обыкновенными, не мифическими. Но тащили на дно и сдирали с него кожу точно не медузы. И Нику под воду утянуло что-то куда крупнее и куда опаснее.