Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

– Ее забрали. – Горничная побледнела, как будто ее только что поймали с поличным. – Вы не думайте, мы не берем вещи гостей.

– Мы не думаем. Так кто забрал коробку?

– Рафик Давидович.

– Рафик Давидович? – Иван бросил быстрый взгляд на Нику. По ее лицу было не понять, что она вообще думает. Покер-фейс… – Давно?

– Минут десять назад.

– А зачем Рафику Давидовичу конфеты? – Иван успокаивающе улыбнулся.

– Не знаю. Может, решил прибраться после всего. – Горничная покосилась на Нику. – После того, что тут случилось. Так мне принести вам еще конфет? – спрашивала она у Ивана, а ответила ей Ника.

– Нет, спасибо. Мне ничего не нужно.

Следующий раз она заговорила, лишь когда горничная ушла.

– Я ничего не понимаю, Серебряный.

Он тоже ничего не понимал, но как же ему нравилось, когда она называла его Серебряным!

– Зачем ему конфеты? – Ника присела на край кровати, и он присел рядом.

– Затем, что я у него про них спросил.

– Ты думаешь, это Рафик Давидович?

– Я пока не знаю, что думать. Я знаю лишь одно: у нас больше нет материала для экспертизы. И еще. – Он глянул на Нику. У нее был красивый профиль. Да и сама она была красивая. – Ты не станешь возражать, если этим вечером я за тобой поухаживаю за ужином?

– В каком смысле? – Насторожилась. И кулаки сжала.

– В том смысле, что конфетками тебя больше не отравить.

– И меня попробуют отравить чем-нибудь другим? – Она усмехнулась, но кулаки так и не разжала. – Милейший Рафик Давидович насыплет мне крысиного яду в рагу?

– Не знаю, что и во что тебе насыплют. Я даже не знаю, когда, но лучше бы тебе есть только то, что будет есть большинство гостей.

– Слишком много возни. – Ника пожала плечами. – Слишком много возни из-за простой приживалки.

– Значит, ты не простая приживалка. – Ему не давали покоя ее руки. И вот эти царапины на бледной коже. Царапины от золотой шестигранной чешуи… Или от чего? Была ли чешуя на самом деле? Может быть, она им тоже привиделась.

– Ника, – он взял ее за руку, попытался разжать пальцы, – куда ты дела ту… чешую?

– Сунула в шкаф. – Она встала. Как-то слишком уж поспешно, словно ей было неприятно его прикосновение. – Думаешь, чешуя – это тоже плод нашей коллективной галлюцинации?

– Не знаю, но проверить стоит.

Ника молча распахнула шкаф, на полках которого тоже царил идеальный порядок. Вынужденная мера для такой, как она. Несколько мгновений она стояла в нерешительности, а потом запустила руку под стопку футболок. Когда она обернулась к Ивану, на лице ее было крайнее удивление, а на раскрытой ладони лежали золотые чешуйки.

– Ты тоже это видишь?

– Вижу. – Он взял одну, посмотрел сквозь нее на свет.

– И что теперь?

– Ну, у меня два варианта. Либо эти штуковины настоящие, либо у нас с тобой снова один глюк на двоих. Ты чувствуешь что-нибудь этакое?

– Нет. – Ника мотнула головой.

– Вот и я не чувствую. Можно мне взять одну?

– Для экспертизы? – Она снова усмехнулась.

– Я тебе ее потом верну.

– Бери. Нет, постой. Какого она цвета?

– Золотого. Мне вообще кажется, что это золото. Только какое-то необычное. Может, червоное. Я не уверен.

– Но экспертиза покажет.

– Экспертиза покажет. Так что насчет ужина? Ты готова довериться моему вкусу?

Она молча кивнула, и как-то сразу стало ясно, что аудиенция закончена. И как у нее это получалось?

– Я зайду за тобой перед ужином.

– Это лишнее. Я уже привыкла к этому дому.

К дому, может, и привыкла, а вот как насчет его обитателей? Но спорить Иван не стал. В конце концов, можно проводить ее к ужину так, чтобы она не заметила. Принимая во внимание ее слепоту, это будет несложно. А пока нужно переговорить с отцом.

Разговор получился так себе. Отец был крайне недоволен недавним инцидентом и тем прискорбным фактом, что его сын – «какой-то головорез». Поскольку лишь это вызывало его недовольство, Иван сделал вывод, что про змею отцу никто не рассказал. Ну и он не станет! Были бы в его распоряжении конфеты, может, и рассказал бы в обмен на помощь с экспертизой, а так нет смысла волновать отца по пустякам. Разве только показать ему чешую…

– Что это? – Отец разглядывал чешую с явным интересом. – Похоже на золотую. Где взял, младший?

– Нашел в море у берега. – И ведь почти не соврал. Какая разница, кто нашел, он или Ника? – Любопытная штуковина, да?

– Любопытная. – Отец кивнул, посмотрел на Ивана поверх очков, которые надел перед тем, как начать изучать «штуковину», а потом сказал: – Младший, я уже жалею, что взял тебя с собой.

– Все нормально. Мне здесь нравится.

– Я и вижу, как тебе нравится. Я от Троекурова скоро буду по углам прятаться, ты ж сыночка его лупишь почти каждый день.

– Так я за дело луплю.

– Так ты не лупи! Про дипломатию что-нибудь слыхал? Вот! Прояви помимо рыцарских качеств еще и дипломатические!

А это он сейчас про Нику. Отец у него не дурак, все прекрасно видит и все понимает. Нравится ли ему происходящее – это другой вопрос, но вмешиваться в Иванову личную жизнь он не станет. Надо же, личную жизнь! Аж, самому смешно стало. Нет у него тут никакой личной жизни. Совместные глюки не в счет.

– И маме позвони! Сфотографируйся со счастливым видом на фоне какой-нибудь пальмы и фотку ей отправь, пусть видит доказательства того, как тебе тут хорошо. Если хочешь, можешь вместе с какой-нибудь из своих подружек сфотографироваться для пущего фурору.

– С какой именно? – вежливо уточнил Иван. Тот факт, что отец завел речь о маме, свидетельствовал о том, что буря миновала. Можно расслабиться.

– С любой, обе хороши.

– Обе? – Не получилось расслабиться…

– Внучки Агаты. – Отец прикурил сигарету, сделал глубокую затяжку, а потом спросил: – Или я кого-то забыл?

– Ты забыл.

– Доминику?

– Она просила называть ее Никой.

– Учту.

– Так мне можно сфотографироваться с Никой? – Хотел спросить иронично, а получилось зло. И отец посмотрел на него теперь уже очень внимательно. Куда внимательнее, чем когда распекал за избитого Олежку Троекурова.

– А зачем? – спросил после того, как сделал очередную глубокую затяжку.

– Это ты сейчас о том, что она не нашего круга? – Иван бы сейчас тоже закурил… от злости и этого странного, мерзкого чувства, что отец его оказался таким же снобом, как и все остальные. – Или о том, что негоже сыну самого Серебряного возиться со слепой девицей?

Отец вздохнул, загасил недокуренную сигарету.

– Это я сейчас о том, сын, что негоже путать жалость с чем-то большим. Угадай, кому в итоге будет больно?

– А если больно не будет никому?

Отец ответил не сразу, а когда заговорил, Ивану показалось, что перед этим он принял какое-то важное решение.

– Понимаешь, младший, Ника очень необычная девушка. А с необычными девушками очень нелегко.