Райан Хардинг - Рыжевласка

- Мужик, это место – полный пиздец!

Алек засмеялся и хлопнул его по плечу.

- Я знал, что тебе понравится. Рад, что ты пришёл.

К огромному разочарованию Роба, Алек совершенно остановился. Он же был готов рвануть по коридору, выкрикивая её имя.

Алек перестал самодовольно ухмыляться ради короткого проявления искренности.

- Наверное, тут мы расстанемся. Она ушла.

- Ушла? Ты же говорил, что она здесь.

На самом деле не говорил, если задуматься.

- Она там, внизу, – oн показал пальцем. Зал теперь был пуст, словно все растворились в полумраке. – Но гораздо дальше, чем в прошлый раз.

Роб вспомнил обо всех этих слухах и домыслах о другой стороне «Сладкой Боли» - той, которую никогда не выкладывают в «Ютьюб». Той, которую благоразумно игнорируют, сидя в своих безопасных квартирах, как историю о привидениях. Той, чью реальность он познает на своей шкуре, если продолжит.

- Если бы я считал, что тебя это остановит, я бы сказал тебе, что она высматривала тут в прошлый раз, - продолжил Алек, - потому что ты даже представить себе не можешь, что это такое. Я бы тебе советовал завязывать. Тебе на самом деле не понравится то, что ты можешь найти.

Роб обдумал это. Нет, ему всё это не нравилось: ни «Сладкая боль», ни всё, что было до неё.

Кроме Анны.

Я должен.

Он решил продолжать. Он ни разу не обернулся, несмотря на то, что через несколько секунд музыка усилилась, словно распахнули дверь, а потом вернулась тишина. Вскоре пульсация исчезла полностью.

IV.

Он был уверен, что был здесь много лет назад. Магия тогда казалась настоящей, и, несомненно, была таковой сейчас. Словно бы он где-то блуждал всё это время.

Коридор тянулся дальше, чем могло вместить здание. Он постепенно, почти незаметно, изгибался. Он представлял себе его бесконечной спиралью, вгрызающейся всё глубже в землю. По обеим сторонам в стенах он обнаруживал проёмы с живыми диорамами разврата. Их интенсивность увеличивалась. Он видел живые секс-шоу с противогазами, плетьми, повязками на глазах, кляпами, цепями, с клеймением, кровопусканием и крещением через буккакэ. Он колебался между страхом, что её здесь нет, и страхом, что она тут.

Поначалу каждое осквернение имело своих наблюдателей. Участники, казалось, были слишком сосредоточены на отправлении своих обрядов, чтобы заметить это. Но чем дальше, тем меньше было зрителей. Только один человек созерцал обнажённого мужчину, привязанного в форме креста к полу, распалённого до эрекции голой, если не считать высоких сапогов до бедра, госпожой. Как только его хуй вставал на двенадцать часов, она вдавливала каблук сапога ему в уретру. Когда раб начинал стонать и извиваться, она поднимала ногу, как фламинго, и становилась всем весом, давя его напряжённый орган, словно тушила сигарету. Подъёмом сапога она раздавливала его мошонку. Он благодарно улыбался сквозь слёзы боли. Одинокий наблюдатель надрачивал.

Дальше несколько женщин окружили привязанного к стулу мужчину с задранной головой и воронкой во рту. Женщины срыгивали в воронку с настолько чёткой последовательностью, которую редко встретишь и на авиа-шоу. Получатель дёргался на своём стуле. Одинокий наблюдатель надрачивал.

Свет в коридоре потух, перепоручая это дело самим экспозициям. Там, где разыгрывались более жуткие сцены, соглядатаев он больше не видел. Он, должно быть, пробил брешь в ткани реальности, потому что теперь он видел что-то невообразимое – поругание плоти, которого не могло быть. Он прошёл мимо подобия оргии. Слева мужчина с головой козла присовывал между разведённых ног женщины, пока она заглатывала невообразимого диаметра член мужчины с головой лося справа. Из её выскобленного горла торчал позвоночник, а голова была откинута ей на спину: лицо было перевёрнуто вверх тормашками, а рот – широко раскрыт. Каждый раз, когда человек-лось всаживал ей, кончик его члена прорывался сквозь месиво её вынутой глотки, словно крот из игры «Бей крота».

Её щека оттопыривалась, пока она наклоняла голову, следя за тем, как идёт Роб. При этом она быстро моргала, словно он был какой-то невидалью. Каким-то ужасным образом она была жива и и в неплохом состоянии.

Он подозревал, что головы козла и лося не были масками.

Окажется ли Анна искалеченной оболочкой бывшей себя, в которой невозможно будет узнать ту, что так сильно пленила его? Чтобы двигаться дальше ему приходилось убеждать себя в обратном, повторяя про себя мысль, похожую на псалом: Конечно же, я не найду своё наваждение анатомически реконструированным в окружении членов .

Он обнаружил её перед следующей инсталляцией, и едва не зарыдал, когда увидел, что она всего-навсего наблюдатель. Он хотел подбежать и прижать её к груди, хоть он и помнил, что, несмотря на своё странное странствие, он всё же был для неё незнакомцем. Вместо этого он смаковал её полный безудержной страсти взгляд, направленный на сцену перед ней, - она была настолько поглощена ей, что даже не заметила его прихода. Оливковая юбка, короче которой он никогда на ней не видел, и белая блузка облегали её фигуру, как вторая кожа, и чтобы увидеть, как она её сбрасывает, он был готов умереть (или уже умер?)

Роб проследил за её взглядом на её тайную фантазию в «Сладкой Боли». Все мысли мгновенно отшибло, так резко, словно его выдернули из розетки, но постепенно он стал понимать происходящее, или, по крайней мере, что перед ним находилось. Ему показалось, что он видит, как обнажённые мужчины разных размеров проваливаются в пол, но пока они ползали, он понял, что у них отсутствовали кисти и ступни за исключением одного мужчины с одной кистью. Руки у них заканчивались чуть выше запястья, ноги – чуть ниже колен. Сделано всё было непрофессионально – рваные культи обильно кровоточили. Их лица покрывали мелкие капли крови. Над ними покачивалась огромная вагина, сложенная из женских туловищ с такими же непрофессионально укороченными культями.

Они походили на индеек, свисая вверх тормашками с закреплёнными на талиях ремнями, которые удерживали их в шаге от земли – вот только шагать было нечем.

Один из этих ползунов взгромоздился на тело блондинки, неуклюже обвивая её верхними конечностями и втыкая кончик своей голени ей под грудь, оставляя кровавые отпечатки и мазки. Струйки крови из рваных культей сбегали на её бёдра. Он взбирался по ней, пока не достиг вершины. Взгромоздившись ей на бёдра и зацепившись своими укороченными руками за верхний ремень, он со страстью в глазах засунул кончик своей голени ей между ног. Он погрузил его внутрь почти по колено. Словно двигаясь на ходулях, он протянул вторую ногу к телу крупной черноволосой женщины с полной задницей. Вторая голень ловко нырнула и ей между ног, а он стал вылезать из блондинки, вытягивая окровавленную конечность вверх, словно ботинок, застрявший в грязи. Вторая культя скользнула глубже во вторую женщину, пока он разогнул освободившуюся конечность и влез в следующую в очереди. Получаемые разрывы, казалось, особенно её не беспокоили. Она стонала и вздыхала в плену удовольствия, а он между тем погружал свою культю в следующую щель. Ещё один мужчина неуклюже вскарабкался на первоначальную блондинку с намерением пройтись по кругу на своих обрубках, вступая в этот хоровод ебли культями.