Райан Хардинг - Рыжевласка

«Рыжевласка»

Райан Хардинг

В этом здании последний раз он был давным-давно, и в том, как оно, заброшенное, стояло в ожидании, когда Роб вернётся взрослым, была какая-то интригующая гармония. Тогда, в октябре, здесь устраивали аттракцион «Проклятый дом». Он бродил тогда по смоляно-чёрным коридорам невероятно длинного лабиринта от одной кошмарной сцены к другой. Он помнил кладбищенскую свадьбу, где невеста поднимала свою вуаль, чтобы открыть гниющее зелёное лицо. Она осталась с ним, как и маньяк в окровавленном переднике, гнавшийся с тесаком за группой Роба до самого выхода. Страх тогда смешивался с восторгом, и сейчас ощущение не сильно изменилось. Да и место это всё ещё могло быть проклятым.

Какой бы бизнес не просачивался в этот район, он всегда касался вен, лёгких, глоток и членов, поскольку гниль проникла настолько глубоко, что никто никогда так и не снёс его, чтобы построить здесь жилой комплекс.

- Появились сомнения? – спросил Алек.

Роб заметил тень привычной самодовольной ухмылки, которую он так ненавидел.

- Не-а.

Технически правда. Сомнения никуда и не пропадали.

В болезненном свете уличных фонарей здание смотрелось огромным. Из-за красновато-жёлтых кирпичей и покрытого ржавчиной железа дом в глазах Роба выглядел поражённым болезнью органом какой-нибудь страхолюдины. Он слышал слабый пульс сквозь стены, словно в разрушенном здании билось сердце.

Вокруг не было ни наркош с барыгами, ни бомжей со шлюхами. Он же почти мечтал, чтобы все они тут были, просто чтобы район выглядел так, словно наступил конец света. На пороге в «Сладкую Боль» больше никого не было.

- Не слишком много народа, - произнёс Роб.

На этот раз Алек всё же ухмыльнулся.

- Мы слегка задержались, как и положено.

В голове Роба прокрутилось их недолгое знакомство, словно цепочка намёков в «Пиле» перед заключительным раскрытием тайны. Что в его случае выглядело бы так: он согласился пойти с незнакомцем в какое-то место под названием «Сладкая Боль», а вместо этого его тридцать семь раз ударили ножом и выбросили в здании, где, по иронии судьбы, двадцать пять лет назад кто-то с тесаком преследовал его. Жуткий конец для нашего номинанта на Премию Дарвина.

Хотя он был почти уверен, что «Сладкая Боль» реальна. Самозваные достоверные источники в интернете настаивали, что это была какая-то тщательно продуманная городская легенда, где разные прохиндеи плели небылицы про невероятные извращения. Гораздо больше народа утверждали иное, живописуя приключения жёсткие, но вполне реальные. Ещё были фотки и видеоролики, которые скептики называли артефактами с безымянных клубов или пьянок. Правда, казалось, что слишком «обычная» «Сладкая Боль» перемещалась наугад, словно какой-нибудь декадентский цирк, для того, чтобы люди по всему свету могли пополнить её мифологию. Это как байки про Слендермена, но только больше секса и расчленёнки. Алек утверждал, что всё это было на самом деле.

Роб полагал, что фантастическую составляющую сочинили аферисты, но он не был готов к тому, что существует ещё и реальное воплощение.

И всё же он должен был приехать.

Алек подвёл его к двери, которая с улицы выглядела чёрной, но оказалась тёмно-зелёной. Он три раза размеренно постучал. Когда дверь распахнулась, слабое пульсирование откуда-то с другой стороны передней стало колотить сильнее, словно стук звериного сердца – скорее в момент охоты, нежели in extremis 1.

Лысый мужик в дверях оказался горой мышц в кремовой рубашке с закатанными рукавами, который мог, наверное, порвать любого как промокшую газетёнку. Ухмылку Алека мгновенно смыло. Он почтительно протянул руку. Роб тут же подумал, что у швейцара три руки, потому что дополнительная рука схватила руку Алека, и через секунду отпустила его – тот, видимо, удовлетворил каким-то требованиям.

Алек ткнул за спину на Роба и заявил:

- Он со мной.

Откуда-то вынырнул второй мужик в чёрных штанах, белой рубашке и тёмно-сером жилете. Он был азиатом, и Роб подумал, что тот может сказать: «Чего изволите, сэр?», как в « Восставшем из ада », но он ничего не сказал, поставив печать на кисти Роба. Никакой видимой отметки не осталось.

Громадина отодвинулся, и они прошли между ним и азиатом к двери в дальней части зала. Как только Алек открыл её, слабый отзвук веселья мгновенно превратился в рёв ожидающего безумия. Они вошли в длинный коридор, освещённый конусовидными светильниками, из которых каждый третий или четвёртый не горел.

Алек заметил его нерешительность, когда за ними с раскатистой категоричностью захлопнулась дверь. Лысый Андре Гигант 2остался за дверью, и ухмылка вернулась.

- Давай. Это последний вечер. Она здесь будет.

II.

Роб впервые увидел её на своей работе - в здании, в котором вместе с офисами располагалась поликлиника. Он и другие офисные сотрудники (но, естественно, не руководители, ни в коем случае) должны были парковаться на дальних местах, чтобы для пациентов оставались ближайшие от дверей. По этой причине однажды утром, опаздывая, он вбежал в вестибюль, и ему пришлось познать всю жестокость лифтовых богов в виде мучительного ожидания. Когда кабина, наконец, подъехала, она была пуста. Он пробормотал: «Ну конечно же» и уже, было, нажал на кнопку шестого этажа, когда услышал разносящееся по вестибюлю цоканье каблучков. Он придержал двери и изменил свою жизнь.

В конце концов, лифтовые боги улыбнулись ему – Анна ворвалась внутрь, отбивая туфлями отрывистый ритм по полу. Сначала он заметил её волосы – до плеч, тёмно-рыжие на шёлке ярко-зелёной блузки. Успокоившийся, было, после пробежки пульс снова пустился галопом, когда он понял, что всё остальное в ней ему тоже понравится. Дверь толкнула его чуть более агрессивно, чем когда он остановил её в первый раз, словно она возмутилась его первым вторжением. Роб демонстративно отдёрнул руку.

- Чуть руку не отрубила, - произнёс он.

Он рассчитывал на вежливую улыбку, но был поражён её выражением. Наверное, он принимал желаемое за действительное, потому что на мгновение он увидел чистое желание. Затем оно исчезло, как остатки кадров, вырезанных при склейке киноплёнки. Он объяснил это как отражение своего собственного влечения (изящный термин в его самокопании, хотя «сокрушительная страсть» было ближе к правде), и это понятно, потому что так происходило всю его жизнь при каждом новом увлечении – моментально, с фейерверком мыслей, начинающихся со слов «я должен». Он всё ещё видел её сквозь призму чувственности, и плевать, что на самом деле ничего не было и, вероятно, не могло быть. Полные губы и томный взгляд всколыхнули такую волну желания, которой он не испытывал никогда. Её чёрная юбка чуть выше колен смотрелась узкой на фигуре, которую некоторые посчитали бы слишком полной, даже если бы и сами были рады увидеть полноту её груди в нестеснённом виде. В своей эйфории он не спросил, какой этаж ей был нужен, и она потянулась и нажала «семёрку» левой рукой без кольца. Не обручена/не замужем и не на приём к врачу. По всем законам его лицо должно было треснуть от улыбки.