Елена Арсеньева - Ведьмин коготь [litres]

И даже если эти прилагательное и причастие у обоих уже превратились в плюсквамперфект, все равно он оставался мужем Валентины! И должен был защищать ее, спасать, а он бежал… быстрей, чем заяц от орла!

Очевидно, то же самое зелье помрачило Трапезникову разум до того, что ему померещился Михаил Назаров в виде призрака с белым лицом, а потом точно так же померещилась какая-то ужасная бабка, словно бы только что вылезшая из могилы и зовущая Трапезникова туда же отдохнуть. Да и смутные сновидения на обсаженной чертополохом поляне, рядом с могилой хранительницы Анны, могли быть объяснены все тем же зельем – так же, как и поведение взбунтовавшегося джипа, вытворявшего на дороге всякие непотребства, хотя на самом деле их вытворял сам Трапезников, совершенно не отдавая себе в этом отчета – как говорится, себя не помня.

Однако стоило начать морально самоедствовать и упрекать себя в трусости, слабости и разгуле воображения, как Трапезников задавал себе вполне резонный вопрос: а как быть с видением Валентины, на его глазах восставшей из вод реки Лейне после того, как он наблюдал за рекой минут десять, не меньше? Зелий никаких он перед этим не употреблял, даже воды не пил. Если это объяснимо гипнозом, то кто его загипнотизировал? Верьгиз появился на берегу гораздо позже…

В конце концов Трапезников приказал себе не думать о Валентине, не вспоминать о ней до тех пор, пока не успокоится, не соберется с мыслями и не…

И не поможет «Митиной девочке».

При мысли о ней Трапезников начинал злиться и нервничать. Вот же переклинило его на этой «девочке»! Вместо того чтобы вернуться при свете дня в Сырьжакенже и пытаться разобраться в том, что там творится, снова встретиться с Валентиной и увезти ее оттуда, он, как наскипидаренный, мчится выручать постороннего человека, повинуясь сну!

Всего лишь сну!

Ну вот как это понимать?!

Если сновидение на той поляне – всего лишь очередной глюк из того же разряда, что и прежние, то беспокоиться не о чем: «Митиной девочке» ничто не грозит. Если же глюков не было вообще, а просто (ну очень, ну совсем просто!) Трапезников стал свидетелем и участником подлинной нереальщины и небывальщины, значит, к просьбе хранительницы Анны следует отнестись очень серьезно и постараться ее исполнить. Во что бы то ни стало!

Что он и пытался сделать…

Немало тревожил Трапезникова еще вот такой вопрос: почему Евгения Всеславская (а ведь это ее имя было названо хранительницей Анной!) – девочка какого-то Мити? Что это выражение вообще значит – «Митина девочка»? Она его дочь, что ли? Но тогда сам Митя кто такой и почему участь его дочери так тревожит загадочную хранительницу загадочного Святого?

Словом, даже при торопливом перечислении всего того, о чем приходилось размышлять Трапезникову, можно понять, почему у него тряслись руки и подгибались ноги, когда он наконец-то подъехал к своему дому и вышел из машины.

Он обязательно поможет «Митиной девочке», как только примет душ и выпьет кофе. Надо привести себя в порядок и успокоиться, потому что вряд ли высокомерная и как бы накрахмаленная Женя Всеславская вообще станет разговаривать с ним, а тем более – принимать от него помощь, когда он пребывает в таком полуразобранном состоянии и похож на психа, сбежавшего из дома скорби, как выразился Булгаков. Трапезников и сам не знал, отчего в его воображении рядом с ее именем возникают эти эпитеты – высокомерная и накрахмаленная. Ведь когда он единственный раз видел Женю, она была усталой, расстроенной, одетой в довольно мятую рабочую униформу, да еще и с взлохмаченными ветром волосами. И все же приблизиться к ней Трапезников мог себе позволить только в наилучшем виде: помывшись, побрившись, приодевшись, слегка, самую чуточку благоухая сдержанным и благородным «Ветивером», – пусть даже потом, защищая Женю, Трапезникову придется сражаться со всеми силами ада, и он перемажется в адской саже и благоухать будет серой, а не индийской травой, которая и дала название его любимому парфюму!

Интересно, откуда вдруг наплыло видение адских сил?.. Ведь ему не было открыто, в чем именно помогать и от чего (от кого?) именно надо защищать «Митину девочку». Наверное, сработала элементарная логика: если Михаил Назаров, ее бывший муж, находится в опасности, значит, опасность грозит и его бывшей жене Женьке.

И тут опять нагрянули сомнения! Грозит ли Михаилу опасность, или это бредовые видения Трапезникова? Просили его спасти «Митину девочку» в самом деле, или это был просто-напросто сон, отнюдь не вещий?

Сказка про белого бычка, словом. И голова от этой сказки разламывалась, ну натурально разваливалась на части!

Дома Трапезников сварил кофе, добавил в него коньяку и улегся в ванну, осторожно прихлебывая из чашки. За окном ванной комнаты шумели тополя, забавные тени бегали по потолку. Пена доходила до подбородка, было так тепло… струи водяного массажера легонько шныряли по телу.

«Не уснуть бы!» – подумал он, блаженно жмурясь…

…Смеркалось, но округа все еще хорошо просматривалась, и вот Трапезников разглядел на окраине кладбища, у самой рощи, две свежие могилы. Комья земли на них едва подсохли, вот почему было понятно, что здесь кто-то похоронен совсем недавно. В каждую могилу был воткнут колышек, расщепленный сверху, а в расщепы вложены несколько тонких-претонких ниток, чуть шевелимые слабым ветерком.

Трапезников шагнул вперед.

– Пойдем отсюда, пожалуйста, пойдем! – воскликнула рядом какая-то женщина.

Голос дрожал – ей было смертельно страшно!

Трапезникову тоже стало страшно – до того, что он мурашками покрылся, его даже озноб бил, словно в мороз, хотя было тепло, – однако он знал, что обязательно должен разглядеть эти странные нитки. Это было не любопытство – это была необходимость, жизненная необходимость!

Трапезников наклонился к одному из колышков и увидел, что в расщепе колышутся не тончайшие белые нитки, а длинная, светлая прядка волос. Она вдруг обвилась вокруг пальцев Трапезникова, как бы прильнула к нему. Ощущение было знакомое, очень знакомое, и он вдруг вспомнил, как обвивались вокруг пальцев легкие-легкие, светлые-светлые волосы Валентины на той постели, в которую их заставил лечь Верьгиз.

Рядом хрипло вскрикнула женщина, и голос ее был полон смертельного ужаса:

– Не трогай! Не надо!

Трапезников отпрянул от колышка, но белая прядка потянулась за его рукой. Трапезников попытался ее стряхнуть, но волосы словно прилипли к руке: потянулись, растягиваясь, словно резиновые, и все выше охватывали его руку.

Из колышка вслед за волосами поднялась призрачно-прозрачная фигура, еле различимая в сумерках.

Рядом истерически закричала женщина.