Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

Жаль, подумала, поворачиваясь, чтоб осмотреть изгиб спины и медля уходить от зеркала, жаль, не сказал точнее. Чтоб она знала, сколько у нее времени, побыть одной. Но может, это и хорошо, ведь у нее все хорошо. Алим ее герой. Он ее спас. Его тогда ранили. Но не бросил. И никому не отдал.

— Танцуй…

От звука голоса руки неловко взметнулись, не зная, как им быть.

Он стоял, прислонясь к двери, полускрытый занавеской, такой нелепо цветочной рядом с его грубой военной рубахой, и рукой, положенной на рукоять короткого меча.

Расширив глаза, Марита смотрела, не веря, руки медленно опускались, повисая вдоль обнаженного тела. На короткий кивок она снова подняла их. Встала на цыпочки, и начала танец, не спуская глаз с внезапного гостя. Тот смотрел, с серьезным лицом, почти черным по контрасту с короткими белыми волосами, такими же белыми бровями и ресницами. Шагнул в комнату, зацепив плечом занавеску, она потянулась, сползая с чешуйчатой брони, упала, закачавшись.

Марита качнулась навстречу, закрывая глаза, шагнула вплотную и прижалась, вдыхая знакомый запах. Руки поднялись, повисли в воздухе, не решаясь обнять. Вест засмеялся и сам приподнял их, держа крепкие запястья, окружил себя. Обнял сам, царапая кожу жестким наручем. Сказал в ухо, зарываясь лицом в ее волосы:

— Все так же хороша, моя волчица.

— Старая, — без голоса прошептала Марита.

— Не говори ерунды. Благостыня дождей с тобой, безумная Марит. До самой смерти будешь сводить с ума мужчин.

— Алим, — спохватываясь, она почти испугалась, подчиняясь движениям, толкающим в сторону маленькой спальни, — он… он придет. Наверное. Муж.

— Тогда я его убью, — ответил Вест, — нет, не пойдем туда. Скучно.

Он брал ее на столе, уже накрытом вышитой скатертью, держал за щиколотки, высоко поднимая ноги, снова оставляя на смуглой коже царапины от жестких наручей и нагрудных чешуй. В приоткрытую дверь, за колыханием занавесей слышались женские и детские голоса. Шаги и смех.

Откидываясь, внимательно смотрел на побледневшее лицо, закушенную пухлую губу, наклонялся, целуя шрам короткими поцелуями, теми самыми. Дождался, когда она выгнется, со стоном хватая его за волосы, скользя по ним потными пальцами. И ускорил мерные движения, жестко и сильно дергая ее на себя, вместе со скатертью, которая почти сползла на пол.

Поспешливые шаги стихли у самой двери. Марита открыла глаза, беспомощно глядя в свирепое мужское лицо, мерно клонящееся к ней.

— Марита! Марит? Ты идешь за сластями? Мы опаздываем.

— Идите без меня, Ойя, — отозвалась та, глядя мужчине в глаза, — я приду потом. Позже.

— Алимку бери, мои парни соскучились.

Шаги удалялись, женский голос грозно прокричал детские имена, суля наказание.

— А, — выдохнул Вест, смеясь и замирая, потом снова толкая ее бедрами между разведенных ног, — а-а-а, течная ты волчица. Любимая сука Марит, лучшая из всех сук всех миров.

Зашипел сквозь сомкнутые зубы, на единственное мгновение обмякая и придавливая ее к столу тяжестью жилистого тела. И сразу же выпрямился, натягивая штаны и поправляя длинный подол рубахи. Улыбнулся, оскаливая крупные, уже пожелтевшие зубы, на лице, изрезанном морщинами.

А через минуту только качались цветные занавески у входа.

Через непосчитанное, протекающее и утекающее время она очнулась, увидев себя одетую, с улыбкой кивающую торопливым словам мужа, который так же торопливо ел, подбирая куском хлеба подливку с тарелки. Смеялся, рассказывая, иногда умолкал, переставая жевать и взглядывая на безмятежное лицо жены. Тогда она тянулась к миске, черпала и накладывала ему еще вкусного овощного соуса, в котором плавали кусочки кроличьего мяса. И Алим, улыбаясь, с благодарностью за уютную заботу, снова принимался за еду.

Ночью, в постели, потянулся, включая ночник, тронул пальцем свежую вспухшую царапину на ребрах.

— А, — легко ответила Марита на вопросительное молчание, — мальчики Ойи принесли нового зверька, пушистый, но когти острые. Сами тоже все исцарапаны.

Алим лег на спину, касаясь плечом ее плеча.

— Ты аккуратнее, Марит. Они странные, эти пушистики. Раньше не было. Хорошо, что ничто в Башне не появляется без ведома великой Неллет. Но все же.

Приподнялся на локте, блеснув в полумраке глазами.

— Рассказывают, что они уже появлялись. Давно. Еще до смутного времени. Перед ним. Вдруг это связано?

— Это просто живые игрушки, Аль. Поспи, завтра тебе на работу. Мне тоже.

Он поцеловал ее и снова лег. Марита терпеливо ждала, когда заснет, задышит мерно и сонно, проборматывая во сне. Но он снова заговорил, не поворачивая к ней лица.

— Люди встревожены, Марит. Что-то скоро произойдет. Я был совсем мальчишка, когда Башня… Но я помню, как появились новые разговоры, тихие, с оглядкой. И чужаки. Что?

— Ничего. Их кто-то видел? По-настоящему? Когда еще все было хорошо…

— Н-нет. Просто тени, мелькали в разных местах, тут же исчезая. А может быть, это обычные россказни, уже потом. Женщины на огородах что-то говорят? Ты не слышала?

— Нет, — она покачала головой на подушке, — обычное. О мужьях, о праздниках. О — детях.

Алим горестно скривил лицо и поспешно выключил ночник, скрывая гримасу в темноте. Бедная его Марит. Так хочет детей, но хэго рожденной вне Башни уберегает ее от потомства. Это правильно, конечно. Но жаль ее.

Минуту лежал, обдумывая, а нужны ли дети ему. Но засыпая, улыбнулся. Нет, он вполне доволен своей судьбой. Хорошая работа. Любимая жена. Вдруг она стала бы любить его меньше, когда дети.

Марита лежала тихо, слушала сонное дыхание мужа. Заснул, наконец. Теперь можно спокойно лежать, думать. И ждать, когда Вест снова почтит ее своей любовью.

— Кап, — тихо напомнили о себе водяные часы за легкими занавесками. Кап-кап…

Да. Пусть время движется. Он пришел, через столько лет. Не забыл свою безумную Марит. Не остыл к ней, принес свою мужскую силу и яростное желание. Теперь можно не бояться снов и воспоминаний, теперь они не похоронены навсегда, как она в ужасе полагала. Теперь есть надежда.

Слушая мерные капли времени, Марита положила руку на ребра, где саднила еще одна ссадина. И закрыла глаза, уходя в сон.

— Марит! Иди ко мне, быстрая девка! И кувшин прихвати!

Легко спрыгивая с мужских колен, она отпихнула руку, что пыталась ее удержать. Взяла со стола тяжелый кувшин, плеснувший темным вином на столешницу. И пошла к широкой лавке у стены, огибая столы и отмахиваясь от мужских рук, смеясь шуточкам и огрызаясь на похабщину и шлепки.

Встала над широкой спиной, которая мерно двигалась, поднимаясь и опускаясь, закрывая женское тело, только голая нога свесилась к полу, дергаясь в такт мужским движениям. Минуту стояла, ожидая, когда воин Каза, наконец, отвлечется и возьмет принесенное вино. А потом, под общий смех наклонила сосуд и вино тонкой струйкой потекло на волосатую потную спину.