Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

Но за дверями стояла обычная тишина, тут жили только воины, а они чаще всего или улетали на своих кораблях или вернувшись, сидели в харчевнях. И ее криков никто не услышал.

Дакей вернулся, как обещал, на закате, наверное, она не знала точно, потому что в комнате не было окон. Поднял ее с пола, поволок к постели и уронил, не поправляя свешенных ног и свисающей руки. Отдуваясь, сел в любимое кресло.

— Мыться не стала, — отметил скучным голосом, — за то понесешь наказание. В другой раз поведаю славному Весту о непослушании. Вернет обратно.

Марита сползла с постели. Взяла с лавки кувшин и опрокинула на себя, глотая льющуюся на лицо обычную воду. Бросила на пол пустой кувшин и скорчилась в луже, опуская голову. Внутри было пусто, будто ее выжгли. И без конца прокручивались все недавние события. Хохочущий Каза. Элидей, возящий бородой по столу. Внимательное лицо Веста и его упругие губы, прижатые к ее раскрытому рту. Лицо матери, полное жалкой гордости и надежды. Сердитый взгляд брата, к которому она подошла попрощаться, а он отвернулся, сбрасывая с плеча ее руку. Это было очень обидно, они с Риттом любили друг друга. Были друзьями, хотя он младше на два года. И — снова и снова — чужеземные игрушки, делающие ее телу больно и сладко. Белые пелены, охватывающие голое тело.

Звук гонга, заныв, прервал воспоминания. Каплю, взмолилась Марита, вжимая в колени лицо, несколько малых капель дождя, избавиться от горечи, которой наполнил ее учила Дакей. Но вокруг была только вода, грязная от натоптанного пола.

— Да будет благость дождей и милость великого Веста с тобой, учила Дакей.

Марита подняла голову, с удивлением глядя на раскрытую дверь. Голос брата умолк.

— Зайди, — велел Дакей, ворочаясь в кресле, — лет сколько?

— Четырнадцать. Было летними грозами, учила Дакей.

— Большой уже. Вот тебе девка. Бери, столько раз, сколько схочешь.

Марита качнулась, прижимаясь спиной к ножке кровати. Задержала дыхание, чтоб услышать ответ Ритта. Но тот молчал. Поклонился Дакею и подошел, стоя над ней.

— Ложись, — голос был ломким и одновременно жадным, — девка Марита.

Она хотела вскочить, ударить, крича ему все те ласковые ругательства, с которыми возились, в шутку дерясь на общей постели, а сбоку смеялся младший, Каритт, прижимая к щекам кулачки. Но воспоминание вернулось. Слушайся, как меня. Так сказал Вест, отдавая ее училе.

Потому она встала. И снова легла, распростершись и закрывая глаза, чтоб не видеть. Перебивая неровное дыхание мальчика, раздался брюзгливый голос Дакея:

— А глазки-то открой. Не гоже принимать наказание, не видя его.

Ночью, когда Дакей спал, раскинувшись в распахнутом халате, Марита ушла к столу и жадно поела, хватая пальцами куски холодного мяса, ломти незнакомых фруктов и запивая большими глотками пива из чеканного кувшина. Села на край постели, с ненавистью рассматривая жирное лицо с еле видными черточками закрытых глаз. Сто раз представила, как убивает училу. Кувшином, миской, ножкой от лавки. Кинжалом, который валялся на полке. Поясом халата, затянутым на жирной шее.

Потом прилегла на краешек постели и заснула, ужасаясь тому, что настанет утро, придет и прольется благостный дождь. А вдруг он снова запрет ее?

Много позже, устав просить, кричать, мучаясь, она поняла сама, впервые в своей короткой жизни сопоставив увиденное и узнанное. Воины получали дождей неизмеримо меньше, чем жители местных селений. А в покоях Веста тоже, как в жилище училы, был потолок. Не цельный, в нем была дыра над пиршественным столом. Но не над постелью и не над столом с расстеленными картами.

— Ты умный, — перебила она как-то мерный рассказ училы о грозах, облаках и сезонах, приносящих то добычу, то бедствия, — ты умный, потому что пропускаешь благостные дожди, так?

Дакей ухмыльнулся, рассматривая смуглое напряженное лицо и крепкую фигуру в военной легкой рубахе и мужских штанах. Встретил полный ненависти и ожидания взгляд темных глаз.

— А я думал было, совсем кусок грязи. Без мыслей. Хорошо. Поняла. За то получаешь награду.

Кряхтя, воздвиг из кресла жирную тушу, махнул рукой в сторону двери.

— Ну?

— Ты позволишь? К дождю? — ненависть во взгляде сменилась жадной надеждой.

— Опять дура, — засмеялся Дакей, — ну, то не страх, поймешь. Пошли, девка, первая будешь. На корабле.

В тот раз они снова пропустили дождь. Но Марита впервые забыла об этом, захваченная новыми впечатлениями. Ходила следом за Дакеем, спотыкаясь и разглядывая снасти, палубы, постройки и неведомые приборы с крутящимися в прозрачных пузырях стрелками. Ей вслед хохотали воины, рассказывая друг другу о сладости маленькой Марит, издевались над длинной рубахой, в которой она путалась коленями. Пока наконец, она не повернулась, чтоб врезать одному шутнику под дых маленьким твердым кулаком. А когда тот, булькнув, занес над ней руку, коленом ударила в пах, кидаясь под ноги, и сваливая на палубу огромного парня.

— А знай, как без спросу трогать безумную Марит! — орали безжалостные приятели, пока тот стонал, держась за штаны.

В наказание Дакей оставил ее парням до утра, и те вволю потешились, как и прежде, втроем, а то и впятером, отпустив после раздетую, с вещами, прижатыми к голому животу.

Но теперь Мариту уже не волновало, как часто Дакей посылал ее в подарок воинам. Она и так всех их знала, и они знали ее, а стыдную память о глупых мечтах, связанных с поцелуем Веста, Марита загнала так глубоко, что самая длинная палица самого грязного похотливца не достанет ее.

Труднее стало через год. Когда сам Вест послал за ней, и сидел за столом, задавая вопросы и внимательно слушая ее то краткие, то пространные ответы. А она, стискивая на коленях пальцы, старалась не смотреть на его рот, на белые зубы за твердыми тонкими губами. И в глаза не смотрела тоже.

С тех пор почти каждый день Вест присылал за ней. Но ничего, кроме бесед, посещений кораблей, участия в тренировочных походах и уроков владения оружием, не было у Мариты. С Вестом — не было. Он отдавал ее своим помощникам, поощряя за доблесть. Иногда оставался сам, сидя с кубком вина и слушая, как стонут мужчины и как, срываясь и не выдерживая, кричит от наслаждения Марит.

А счастье благостных дождей позволялось ее теперь несколько раз в год. И Марита сама сказала понятое, стоя рядом с ним, и запрокидывая лицо под мельчайшие сладкие брызги.

— Из-за того, что я так редко получаю эту радость, она в тысячу раз сильнее, великий воитель Вест. Так?

— Так, безумная Марит, — кивнул тот, вытирая свое лицо ладонью, — малый яд становится сильным лекарством. Но не все удерживаются, сами. Ты сможешь.

— Я все смогу. Для тебя, — Марита решительно шагнула под нависающий козырек, встала там, с тоской глядя, как дождь сыплет, не омывая ее лица и плеч.