Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

«Отражение»… Неллет падала в бездну, успев проговорить сознанию всего несколько слов, лихорадочно связывая их с образами собственной памяти. Она — мое отражение, но изготовленное. Вот о чем говорили зеркала, отразившие нас друг в друге. В том сне. Что снил-ся…

Но она не была бы великой принцессой, если бы сдалась так быстро. Несколько мгновений полета в бездну, это так много, когда умеешь думать быстро и принимать стремительные решения. Она успела. За время, во много раз меньшее, чем понадобилось бы, чтоб произнести подуманное вслух.

Меня отражают в ней. Саинчи возник, чтоб погрузить меня в наведенный сон. Забрать.

И решение она приняла так же мгновенно, успев до полного засыпания.

Я согласна. Отражения должны поменяться местами, отпуская ту, что пришла разыскать своего мужчину.

В маленькой комнате Хан поднял голову, прислушиваясь. Там происходило что-то. Дальние резкие голоса, чьи-то быстрые шаги, недовольный командный окрик. Он подошел ко входу, напряженно решая, стоит ли выходить, смотреть, подвергая себя риску быть замеченным. Дождь кончился совсем недавно и люди расползались по обычным дневным делам, еще сонными мухами, еще полные медленной благости. Только воины Веста двигаются быстро, переговариваются короткими непонятными фразами. Вряд ли кто сейчас выйдет утолить любопытство, его еще нет.

Выглядывая в коридор, Хан вздрогнул, качнувшись обратно. Из-за поворота стены почти прыгнул к нему младший брат, хватая за руку. Оглядываясь, зашептал, толкая Хана внутрь, где сейчас было пусто.

— На лодке. Маленькая такая, шустрая. Привезли чегой-то, кутанное в белых пеленах. Унесли в большой зал, где давно пусто. А что там, Ханка, а? Я побегу смотреть. Ты сиди, а то заметят тебя, ты же вона высокий какой, ровно дерево лесное.

Корайя захихикал, прикрывая рот розовой ладошкой. Такой же яркой, как и его глаза, и пылающие румянцем щеки. Как босые мокрые ноги, к которым, кажется, не приставала местная жирная грязь.

— Чуни, — прошипел Хан, напоминая.

Мальчик сунулся под лавку, напялил растоптанные кожаные чувяки с болтающимися шнурками. Скривил рожицу, потом снова улыбнулся. И убежал, шлепая мягкими подошвами.

Хан сел к столу, на котором толпились деревянные миски, грубо вырезанные, взял одну, приложил к бортику короткий нож, стесывая заусеницы. За его спиной зашаркали слабые шаги. Дед закашлял, становясь и разглядывая через плечо работу внука.

— Ну, — протянул с легкой досадой, — годится, тута еще пригладь, и в корзину положь, к прочим. Я унесу, сторгую девкам еды.

Закряхтел, снова растирая ноющую поясницу.

— Да, — сказал Хан, обтесывая сырое дерево. Замолчал, в надежде, что дед поделится новостями. Не дождавшись, спросил, осторожно подбирая слова.

— Деде? Ты много пожил. Ты помнишь великую Неллет?

— Как же ее, надежду нашу, не помнить? — удивился дед, усаживаясь на лавку, — сладкая наша Неллет, она спит и видит сны, про нас, нагих и болезных. Четырежды видел я нежную ручку, махала нам из своего мягкого ложа. И волосы… Эх… Да сам-то, совсем не помнишь, чтоль?

— Мне было четыре года, — мрачно напомнил Хан, ставя миску на стол, — когда ее забрали. А видеть великую Неллет мамка водила меня еще раньше. Что я мог…

— Не бай так! Забрали… Великая Неллет ушла сама, и так же сама и вернется. Дождаться бы. Стар я и немощен.

Хан вспомнил темноту зала, полную багровых бликов и мерного рокота тамбов в руках дядьев. Вспомнил, как мамка тихонько проталкивала его поближе, и за чужими черными боками увидел он столб голубого света, в котором парили светлые легкие полотна. А еще — светлые косы, висящие над постелью, и одна — соскользнув, касалась концом темного пола. И вдруг память толкнула к нему, как засаленную карту по столешнице толкает игрок, вытащив из своих, веером зажатых в руке: согнутый силуэт, большая голова с седыми прядями, убранными в толстые жгуты. Сильные руки, вертящие шестерни и колеса. И — повернувшись к свету, — широкое лицо с ухмылкой.

Хан задохнулся. Сжал кулаки на шершавом дереве. Лицо той, кого называли лесные дети матерью солнечного дождя. Это она лежала там, в живой колыбели, меняя черты, будто слепленные из светлой глины? Смеялась над ним. И сказала ответом на вопрос — молод.

— Ну, четыре, — попал в такт его мыслям дед, осторожно укладываясь на лавку и суя ноги под ворох тряпья, — а поглянь на Корайку, ему два минуло, а какой шустрый пацан. Да, совсем были другие времена. Дети росли, как надо, как положено оно. Уважали старших. Не кривили рожу. Знамо, не помнишь, ты ж из посчитанных. Не как эти, что взросли, как трава на болотах, глазом моргнул, уже носятся, лезут под ноги. Умники. Ты другой был. Тощой, болезный. Боялся всего. Послушный зато. Мамка знаешь, куда ушла?

Дед захихикал, ворочаясь.

— К дальним Нерам, у которых дочка припадочна. Младшая. Хочет тебя сговорить, на брак, на семью. Ясно, что деток не даст вам мудрая благость, но хоть пальцем казать не будут, что в доме нашем холостой дядье, негодящий для бабы. И им хорошо, девку сбудут. А нам тоже хорошо, ибо Неры дают за Анеркой пустой домишко, что выходит к задним болотам. Там и поселитесь.

— Деде, — перебил мечты старика Хан, — я помню няньку великой Неллет. Немного совсем. Лицо…

— А, — странным тоном сказал дед, будто колеблясь, подхватывать разговор или прекратить. Но лежать было так славно, пока никого, кроме Хана, а внук всегда хорошо слушал, прочие уже просто ждали, когда старик помрет, и кормить лишний рот не придется.

— Ханчик, — голос деда стал льстиво-ласковым, — нога чтой-то совсем разболелася, кости так и ноют, скавчат.

Хан поднялся, отряхивая руки, подошел, садясь в ногах, взял в ладони подставленную ногу с заскорузлыми гнутыми пальцами. Стал разминать, взглядывая на сморщенное в блаженстве дедово лицо.

— Ахха… Тута еще, где пятка. Нянька, говоришь. Сильна была матерь принцессы Игна, боялись ее даже воины великого Веста. А ну нашепчет принцессе, кто косо глянул, и та отправит негодяя в далекие сны. Вот только уйти с нежной Неллет не ушла. Хотя многие тогда ушли, а Игна чтой-то осталася. Говорила всем, что повелела ей Неллет дальше следить за народом, чтоб правильно ждали. А после…

Дед сел, упираясь руками в лавку, вытянул тощую шею, приближая к склоненному Хану морщинистое лицо.

— После, чрез годы, когда подросла единая дочь ее, входя в женскую силу… Пропала мать Игна. Поперву полагали, ушла вслед за принцессою, радовались, вдруг явится снова нам нежная Неллет, да будут сны ее…

— Да буду сны ее, — послушно подхватил Хан, разминая скрюченные пальцы.

Голос деда понизился до страшного шепота.

— Но нашли Игну на краю дальнего болота. Уже твари глодали ей косточки, но лица кусок был, и волосы были. Так что дядье, что сбирал травки, поклялся, она это там. И еще сказал, что шея ее схвачена была куском вервия. Понимаешь, унука? Кто-то увел нашу Игну в болота, и жизни лишил. Бросил там гнить. А кто поднимет руку на матерь великой принцессы?