Елена Блонди - Ами-Де-Нета [СИ]

Ами подалась назад, ставя израненную ногу и боясь взглянуть выше — на ветки и небо над ними. Не получалось. Вернее, все шло не так.

Она не успевала понять, что происходит, подгоняемая усталостью и страхом, а еще стыдом и злостью, ведь королеве не подобает бояться. Но джент Саноче объяснил бы все сразу. Ее изысканное мышление, взращенное на поэмах и трактатах, на отвлеченных материях, которые она мудро использовала для прагматичных материальных деяний не сразу, а лишь опосредованно, сперва натешившись процессом думания и лишь потом переведя его в точные приказы, годные для жизни, сейчас не могло создавать окружающий мир напрямую. Мешали сравнения, заменяющие базисный смысл. Метафоры, приблизительные формулировки, которые уточняли оттенки. И до кошмара послушный мир послушно создавал вместо привычной травы ковер из миллионов зеленых иголок. Маняще опасные цветы, чей оттенок в воображении Ами был сочным, ликующим, алым и багровым, как сотни приоткрытых ртов. Но только не — обыденно красным цветом нескольких лепестков, собранных в венчик.

Денна, не зная об этой опасности и не предполагая ее, угадал верно, призвав на помощь простую девушку, которая всю жизнь возилась с телятами. Для Гюнтеры тревожный оттенок цветов был лишь красным цветом. И трава была просто изначальной травой. Не символом и не метафорой чего-то другого.

— Инн! — позвала Ами, оглядываясь и пытаясь рассмотреть оставленное позади.

— Инн, Инн! — закричал влажный холодный воздух, насмехаясь и хлюпая.

Потом наступила тишина, полная истекания капель. Ами встряхнула рукой, переминаясь зазябшими ногами. С кончиков пальцев стекали капли, казалось, забирая с собой не только тепло живого тела, но и его суть, утончая кожу и размягчая мышцы. Ноги дрожали, слабели в коленках, и королева изо всех сил старалась не упасть, помня о поспешном беззубом чавканье. Сяду, подумала со злой беспомощностью, и оно, это внизу, сожрет меня, переварит холодом, выплюнув совершенно другое. Может быть, такой дымчатый столб, полный живой гнили.

— Я здесь.

Голос раздался впереди и там столбы разошлись, превращаясь в деревья, показывая мирную сказочную поляну с бревенчатым домиком, распахнувшим резные двери на высоком крыльце.

Ами недоверчиво медлила, перебирая в памяти детские сказки. Домик пришел оттуда, а думала, совсем забыла то, что рассказывала ей нянька еще до обучения в пансионе. Или эта сказка совсем не ее? Кто-то, кто был до Инн, помнит ее лучше. Так хорошо, что картина оказалась совсем настоящей.

Трава на полянке была просто травой. Укладывалась под осторожные шаги, иногда покалывала ступни, чуть-чуть, щекотала лодыжки. И ступени, прогретые солнцем, были просто ступенями из старых деревянных плашек. Ами вошла в полутемную комнату, освещенную солнцем через небольшое окно напротив. Свет падал на старый стол, оставляя в сумраке стены и мебель вдоль них. Сверкали глазурными боками расставленные по столу круглобокие чашки.

Девушка сидела в тени, только руки в закатанных рукавах простой блузки белели в мягком заоконном свете. Придерживая ладонью донце, подняла пузатый кувшин, наклонила над чашкой, выравнивая тугую белую струю.

— Молоко, — с облегчением сказала Ами, подходя ближе.

Молоко лилось в еще одну чашку, и в следующую, наполняя каждую до половины.

— Как хорошо. Молоко, — Ами присела, расправляя подол деревенского платья. Вдохнула, чтоб тугая шнуровка стеснила грудь. Было приятно вновь оказаться одетой, защищенной, после блужданий в сером зыбком тумане.

Теперь ей было видно лицо спутницы. Белая кожа, яркий румянец во все щеки, сильная шея с ниткой керамических бус, сборчатый вырез белой рубашки. И волна темных блестящих волос по обнаженным плечам.

Губы разошлись в легкой улыбке. Кувшин глухо стукнул донцем о столешницу.

— Выбирай, моя королева.

Темные глаза следили за движениями Ами. Та кивнула, благодаря. Подумала, нельзя называть ее Инн, она еще не она. Будто время кинулось обратно или рассказывает о недавних воспоминаниях. Но как ее зовут? Звали…

— Спасибо тебе, добрая. Прости, я не знаю твоего имени.

Девушка перестала улыбаться. Широкие брови удивленно приподнялись, она подалась вперед, кажется, собираясь остановить королеву. Но та уже приняла чашку и с наслаждением сделала несколько глотков, радуясь уютному вкусу. И девушка молча откинулась к стене, уходя в тень, только глаза поблескивали внимательно.

— Гюнтера, — ответила низким приятным голосом, — обманутая Гюнта, с которой тебе делить сны, моя королева.

Последний глоток показал донце чашки и Ами вскрикнула, почти отшвыривая ее по столу. На донышке, блестя каплями молока, извивалась жирная слепая личинка, дергалась, будто искала ее наощупь.

— Не нравится? — голос становился все ниже, шуршал бархатом, и почему-то невозможно было противиться тому, что говорил, — выбери другую чашку. Их всего пять. Ты сильная. Ты найдешь свою, в которой все хорошо.

Ами нехотя тронула пальцем другую, белеющую невозмутимой поверхностью. Перевела глаза на третью. Белые круги молока — такие одинаковые. И каждая прячет в себе что-то. Таковы правила игры сна.

«Это не мой сон. Потому я подчиняюсь».

— Что же ты? Тебе страшно?

Голос смеялся под внешней участливой интонацией. Ами сосредоточилась и взяла выбранную чашку. Мысленно пообещала: погоди, после твоего сна придут мои. Что тогда ты сделаешь, Гюнтера обманутая?

В три глотка осушив чашку, она открыла глаза, сжимая губы, чтоб не вывернуться рвотой, если там в ней снова…

В чашке лежали, мокро сверкая, бусины. Граненые, разноцветные. Ничего, вроде бы отвратительного не было в мокрой кучке стекла и металлических колечек. Но так противно их видеть в лужице молока, которое она пила только что, рискуя проглотить украшения.

— Еще? — Гюнта нагнулась, выныривая из тени, рука двигала чашки, мешая королеве собраться с мыслями, — эта? Или эта? А есть ли в тебе что-то, что все-таки хорошо, моя королева? Что хорошо везде? Или во всех пяти такое, как это сказать? Скажи сама, ты знаешь много умных слов.

— Негармоничное. Несоответствие. — Ами выбрала чашку, держала перед собой, не решаясь поднести к губам.

— Да? Наверное, да. А ты выбери такое, чтоб радовалась твоя душа и души тех, кто вокруг.

Ами подумала о еде, о своих лошадях, о потной спине Денны, когда он лежит на ней, придавливая тяжелым мужским телом. О цветах королевского дворца. О бумагах, содержащих указы и умные мысли. О…

— Я не могу! — чашка стукнулась о деревянную поверхность, молоко закачалось.

— Нет! Могу! — Ами снова схватила ее и выплеснула молоко на пол, боясь смотреть, что окажется на круглом донышке.

Рядом с первой лужей ляпнулось второе пятно. И третье.