Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

23.03.20xx. 23:23 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: доступно всем.

— Отец наш северный! Отец! Эй! Он жив? Что? Говорят, дышит! Ура!!! Живой!!! Давайте, осторожнее, загружайте в вертолет! Вот чертяка, я ж думал, ты уже все… Искали тебя по всей Арктике, блин! Чего? Камера работает? До сих пор? Это ж нереально совершенно. Блин! Я в онлайн-канале? Э… Здравствуйте, дорогие зрители. Меня зовут Василий Горшков, и я снимаю в прямом эфире самое фантастическое событие в современной истории Арктики! Вы видите человека, который почти две недели провел на льдине без еды и воды! Это ж просто фантастика! Подписывайтесь на мой канал «Горшков-онлайн», и вы увидите все самое интересное! Так, давайте посмотрим, что он тут наснимал…

Василий Горшков перематывает запись на камере, внимательно смотрит на маленький экран. Его лицо меняется. Он снова перематывает запись. Пристально смотрит. Его глаза наполняются слезами. Он шепчет что-то неразборчивое и осеняет себя знаком осеверения.

Притча о жизни, как об игре с нулевой суммой. О словах. Самое страшное место — это то, которое не охраняют, но уйти оттуда нельзя.

— Работать. Работать.

Замолкать, думать, что добавить к этому. Добавить нечего.

— Работать, — повторять и поднимать из груды еще один увесистый камень.

Над площадкой стоять неплотная, но постоянная белесая завеса — вездесущая пыль бесконечной каменоломни. Некоторые из нас отрывать от балахонов выцветшие лоскуты — когда-то оранжевые, а теперь бледно-желтые — обматывать вокруг шеи, натягивать на подбородок, закрывать рот. Я давно уже так не делать. Дышать. Работать.

Поднимать камень и швырять его далеко вниз. Смотреть, как катиться по склону, замереть у подножия. Двое хватать его и бросать в тележку.

— Работать, — шептать самому себе мой напарник.

Я поднимать еще один камень. Что-то не так с ним. Я стирать с его шершавой поверхности слой пыли. Читать на камне два слова:

— «Я хочу».

Режущая боль в правой ноге опрокидывает меня на землю — я больно ударяюсь коленом о камни и еле успеваю сгруппироваться, чтобы не разбить голову. Напарник равнодушно смотрит, продолжая работу.

Что это быть? Что это было?

Внимательно осматриваю ногу — боль отзывается в правой голени — жгучая, беспощадная. Но она уже утихает. Кажется, я снова могу дышать. Дышать. Работать.

Мои пальцы снова нащупывают тот странный камень с надписью. Я должен бросить его тем двоим, но вместо этого несу находку вниз.

— Уходить? — спрашивает меня мой напарник, равнодушно провожая взглядом. — Работать.

Я показываю рукой на солнце в самом зените.

— Есть, — говорю я.

Он кивает.

Я спускаюсь, перепрыгивая с валуна на валун. Придерживаю свою находку как лишний питательный брикет. Напарники, разбрасывающие камни по равнине, с удивлением смотрят мне вслед.

Я дохожу до лагеря. Никто не смотрит на меня — человек с камнем в руках тут так же привычен, как белесая пыль. Захожу в барак, прячу камень в изголовье своей койки.

Вспоминать. Есть.

Встаю и иду к раздаче еды. Задираю голову и, протерев глаза от белой пыли, смотрю на табличку, которую вижу каждый день:

«Инфинити-В».

Инфинитив? Что это такое? Наверное, это место, где я жить. Где я живу.

Ночью на небо восходят две луны, и долина камней освещена так ясно, что я вижу обе свои тени. Я достаю камень и тихо, одними губами, шепчу то, что там нацарапано:

— Я хочу…

На этот раз боль не застает меня врасплох — но теперь она еще сильнее. Кажется, что сейчас моя нога просто оторвется ниже колена, орошая камни темной кровью в свете лун. Я вытягиваюсь на земле и жду, когда пройдет припадок. Ждать долго, но ждать — это все, что я умею лучше, чем таскать камни.

Осторожно ощупываю голень. Кажется, я чувствую что-то под кожей. Словно плоский прямоугольный камень вшит прямо в тело и жжет нестерпимой болью каждый раз, когда…

— Когда сказать… — осторожно произношу я. Ничего.

— Когда я сказать… — повторяю попытку. Ничего.

— Когда я сказал…

Меня тошнит прямо на камни. Весь мой скудный ужин из брикетов, что мы едим каждый день. Невелика потеря.

Зато после рвоты становится легче. Надо быть осторожнее. Не говорить. Пытаюсь сформулировать внутри себя мысль: «Эта штука работать… Эта штука работает, когда я говорю… иначе…»

Я пробую новые слова про себя, не рискую произнести их вслух. Обсасываю их по одному, как камешки со сладким зеленоватым налетом, придающие сил, что изредка встречаются в каменоломне: «Я думал. Я думаю. Я буду думать».

Интересно.

«Я работаю. Он работает. Они работают».

Еще лучше. Он — кто это? Мой напарник. Как его зовут?

На мгновение я перестаю дышать. Воображаемые сладкие камни во рту исчезают, и, прежде чем я успеваю себя остановить, произношу вслух:

— А как меня зовут?

Ночь исчезает вместе с обеими лунами, и остается только боль без единого глагола.

Кто-то трогает меня за плечо. Без всякой злобы. Без удивления. Так, как трогают камни.

— Вставать. Работать.

Мой напарник. Парень без имени. И я — человек без имени. Надо срочно что-то придумать. Пока я еще могу соображать — последний приступ отключил меня надолго.

Поднимаю голову, верчу по сторонам, пытаюсь зацепиться хоть за что-то.

«Инфинити-В».

Я цепляюсь за первый слог, как за спасительный уступ при падении со скалы, и говорю:

— Ин.

Напарник с удивлением смотрит на меня и повторяет:

— Работать. Идти.

Показывает на груду камней. Знаю, знаю. Гора не будет ждать.

— Ин! — говорю я, показывая на себя. — А ты…

На глаза больше ничего не попадается, поэтому я нарекаю своего напарника вторым слогом:

— Фи! — и почему-то смеюсь.

Штука у меня в ноге не наказывает за смех. Может быть, она не знает, что это такое? Но тогда откуда я знаю, как смеяться?

Я встаю и иду вслед за Фи к горе, бормоча про себя бессмыслицу, избегая любых глаголов:

— Фи и Ин… Друзья… Ин и Фи… Камни вниз. Ин. Фи.

Рабочие в бледно-желтых робах расползаются из лагеря во все стороны. Исполинские груды камней высятся по краям горизонта. Мы должны сравнять их с землей. По одному камешку.

— Работать… — бормочет напарник, и я согласно киваю:

— Работать, Фи. Работать.

Он удивленно смотрит на меня, в его глазах проскальзывает интерес.

— Фи… — повторяет он, тычет себе пальцем в грудь и смеется вместе со мной.

Мы работаем весь день. Камни сегодня кажутся тяжелее, чем вчера — может быть, потому, что я впервые думаю во время работы о чем-то другом, кроме труда… Как долго мы здесь? Сколько нас? Если мы заключенные, то где надсмотрщики? Кто заставляет нас делать это?