Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Михаилу Андреевичу хватило беглого взгляда, чтобы понять — этот мир умирал. Где бы наркоман его ни украл, содержал он добычу безобразно.

— Сколько? — хрипло спросил Михаил Андреевич.

Это были все оставшиеся у него деньги.

Он пел. Касался мутной поверхности пальцами. Дышал на шар, пытаясь отогреть. Ничего не помогало. Последняя живая искра в глубине мигнула и погасла.

Он сел на асфальт, привалившись к стене. Шар выпал из руки и покатился по мостовой, как пустая пивная бутылка. Михаил Андреевич поднял лицо к небу и завыл. Дождевые капли падали ему в раскрытый рот.

А потом дождь закончился.

Михаил Андреевич осекся, встал и посмотрел вокруг. Он никогда не видел мир без дождя. Тогда он попробовал пропеть ноту — чистую, протяжную, пульсирующую. Тут же сквозь тучи выглянуло солнце, а над тучами он увидел влажную поверхность купола, за которой никого не было. Мир некому излечить извне. Но теперь Михаил Андреевич знал, что делать.

Он шел по улице широкими шагами, жмурясь на солнце. Повсюду распускались цветы. Михаил Андреевич вдохнул всей грудью и почувствовал в воздухе запах соли. За море горожане его особенно благодарили.

Он закашлялся и по привычке начал протирать очки, размышляя об иронии судьбы. Песней можно было создать море, но изменить себя — нет. У клиники он замялся и вошел в дверь, за которой раньше не был.

— Что бы вы хотели изменить? — женщина в белом халате выглядела растерянной, словно боялась, будто гнев Михаила Андреевича вернет дождь.

Тот критически оглядел себя в зеркале.

— Начнем с коррекции зрения, — сказал он. — И еще… пожалуй… приподнимите мне веки. Чуть-чуть.

Это мой личный magnum opus. Все ждут от меня, что я сделаю по нему кино, а я не делаю. Мне тоже бывает страшно.

— Двадцать два… Двадцать три… Двадцать четыре… Все, мест нет! Мест нет, я сказала!

Дородная тетка в белом халате преградила Ивану путь, растопырив руки.

— Э… — Иван растерялся. — Да я же всего один остался.

Он беспомощно окинул взглядом опустевший холл плавательного бассейна. Еще недавно тут толкались типичные любители вечернего вольного плавания: бабульки-божьи-одуванчики — эти обычно занимают крайние дорожки и плывут медленно, словно черепахи; молодые парочки — такие приходят будто и не ради плавания, а зависают у «мелкого» края бассейна, цепляясь за разделительные поплавки, и, обхватив друг за друга, перебирают ногами, чтобы оставаться на плаву; мужчины неопределенного возраста — эти занимают дорожку посредине и сосредоточенно, как паромы, бороздят бассейн туда-сюда. Все они, переобувшись в резиновые тапочки, просочились в узкие двери мимо тетки в халате и, получив ключ от шкафчика, исчезли в раздевалках — «мальчики налево, девочки направо».

В этот день Иван задержался на работе — шеф опять заставил возиться с новой партией польской фурнитуры — так что в бассейн пришел в аккурат перед последним сеансом в 21:30. В очереди на вход он оказался крайним… и вот теперь пытался сообразить, какими словами убедить бдительную тетку пропустить его поплавать.

— Я же всем понятно говорила! — визгливо отрезала она. — Три дорожки по восемь человек, больше нельзя. Раньше надо приходить!

— Да ладно вам… — Иван уже смирился с поражением, но по инерции продолжал вяло сопротивляться. — Один лишний человек, какая разница?

— Какая мне разница? — тетка насупилась. — А нормативы кому положены? А?

Она вскинула руки, словно собиралась толкнуть Ивана в грудь. Тот инстинктивно сделал шаг назад, но тетка лишь развела руками, мол, что я могу поделать против нормативов?

Иван чертыхнулся и побрел вниз по ступенькам одеваться. Сердобольная гардеробщица протянула ему куртку:

— Что, не пустили-то? Ох, да в апреле всегда полно народу-то…

«И правда», — с досадой подумал Иван. Стоило на улице потеплеть, как женщины всех возрастов стройными рядами устремлялись в бассейн, пытаясь ускоренными темпами избавиться до лета от килограммов, набранных под зимними шубами. Так что в апреле тут самый ажиотаж.

Иван уже взялся за ручку двери, когда услышал за спиной робкий, словно извиняющийся голос гардеробщицы:

— А вот на последнем сеансе народу и никого почти-то!

Иван удивился — сеанс в 21:30 как раз и являлся последним. Для очистки совести он посмотрел на висевшее у двери расписание занятий и увидел, что в строчке «вторник» кто-то коряво дописал карандашом: «22:15».

Сегодня был вторник.

Такой поздний сеанс выглядел странно, но Иван никуда не спешил. Опустевшая квартира давила на него, так что он даже радовался работе допоздна… или проводил вечера в бассейне, наматывая двадцатипятиметровки в синей хлорированной воде до полного изнеможения.

Он еще раз посмотрел на надпись карандашом. Потом на часы. До сеанса оставалось более получаса, но если так уж получилось…

Иван снял куртку, вернул ее гардеробщице, сел на пластиковый стул и достал из кармана смартфон.

Полчаса он гонял по рельсам мультяшного человечка, за которым охотился смешной толстяк. Игра увлекла его, так что Иван даже вздрогнул, услышав визгливый голос тетки:

— Кто на плавание, проходим!

Она больше не заслоняла вход, а скрылась в будке кассира за маленьким окошком, откуда выдавала ключи. Иван засуетился, сунул смартфон в карман, подхватил спортивную сумку и поднялся по ступенькам. Недобро покосившись на тетку, совмещающую сегодня функции билетерши и охранницы, он отдал ей в руки смятую справку из поликлиники и деньги.

Медленно отсчитав сдачу, она вытащила из деревянной ячейки ключ с номерком, положила его на стойку, прикрыла рукой и выпалила:

— Паспорт!

— А это еще зачем? — удивился он. — Справки вам, что ли, не хватает?

— А правила кому положены? — отрезала та. — Залог потому что!

Иван хотел спросить, зачем нужен залог в бассейне — не стащит же он домой душевую насадку! — но он слишком устал, чтобы возражать. Он протянул тетке паспорт, который, к счастью, не выложил из кармана после работы, и получил вожделенный ключ от шкафчика.

В мужской раздевалке теснился народ, уходивший с предыдущего сеанса. Иван быстро разделся, стараясь ни на кого не смотреть, натянул плавки и небрежно побросал вещи в шкафчик. Когда он складывал брюки, брелок с ключами выскользнул из кармана и с грохотом упал на пол. Иван поднял его и машинально погладил бирюзовый камешек-«глаз», привезенный Иркой прошлым летом из их последнего отпуска в Турции. Она не забрала его, возвращая ключ от квартиры. Уже месяц они не жили вместе, а он все еще не снимал его с брелока, словно надеялся, что встретит Ирку в метро или на улице и отдаст и ключ, и амулет, а заодно и сердце. Хотя Ирке не требовалось от него ни первого, ни второго, ни третьего. Вздохнув, Иван спрятал брелок обратно в карман, захлопнул дверь шкафчика и поспешил в душевую. Ему не терпелось прыгнуть в прохладную воду бассейна, чтобы выбросить из головы все — Ирку, польскую фурнитуру, шефа, тетку-цербера на входе — всех. Чтобы остался только он и вода.