Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Я зарываюсь в мусор и ищу еду — это правда — но и старательно просеиваю его в поисках воспоминаний жителей моего подъезда. Квартиры с 21-й по 40-ю. Двадцать семей. Пятьдесят один человек. И каждый может поделиться со мной чем-нибудь ценным.

Алексей из 21-й на первом этаже выбрасывает списки продуктов, которые ему дает его жена Анна. Благодаря им, я знаю, что у кого-то из них аллергия на бобовые (наверное, у нее), что они пьют много кофе и разогревают еду в микроволновке. На праздники покупают коробку конфет. Говорят, ни один отдел маркетинга не перешибет мужчину со списком покупок в руках, но это не про Алексея. Иногда он покупает то, чего нет в списке — это легко определить, сверив смятую бумажку с чеком, который он оставляет на дне полиэтиленового пакета. Иногда это сигареты. Иногда пиво. Иногда презервативы. Я знаю, что он изменяет жене, потому что в их мусоре есть упаковки ее противозачаточных таблеток. Я смотрю на эти смятые бумажки и вижу Алексея насквозь — он никогда не перечит жене. Она не умеет готовить, и ему все равно. Его маленьких тайн хватает ему, чтобы оставаться живым. Рассовываю по карманам его бумажки — списки покупок и чеки — и немного становлюсь Алексеем.

Его жена Анна — учительница литературы. Она много пишет от руки, и, когда устает, ее почерк становится неразборчивым. В ее мусоре учебные планы, копии расписаний уроков, списки незнакомых книг. Мне нравится ее мусор — иногда она пишет дневники, потом рвет их и выбрасывает. Рвет недостаточно мелко, поэтому их легко сложить обратно и прочесть ее мысли. Порой они об учениках. Или об их родителях. С одним из них — с папой какого-то Гены — она изменяет мужу. Ей нравится секс с папой Гены, а секс с Алексеем — не очень. Эта информация личная, и я ценю это. Когда я прячу обрывки ее дневников по карманам, то немного становлюсь Анной.

— Привет, Консьерж! — окликает меня кто-то, и я знаю, кто это. Худой восьмиклассник Петя из 23-й.

Он улыбается, но я знаю, что улыбка фальшивая.

— Привет! — отвечаю, высвобождая руки из мусорного бака. Протягиваю ему руку, и он ее пожимает. Знаю, что дома он тщательно вымоет руки, но это не главное.

— Блин… Кто это вас так? — присвистывает он, глядя на мою расквашенную физиономию.

— Ничего страшного. Душевные раны бывают куда болезненнее. Правда? — отвечаю я.

Он перестает улыбаться. Уголки его рта дрожат. Петя высвобождает руку и спешно идет к подъезду.

— Подожди! — я тщетно пытаюсь его нагнать. Если промедлю, он шмыгнет в свою квартиру на первом этаже — и поминай как звали. К окнам он не подходит.

Вбегаю в подъезд, краем глаза успеваю увидеть новое объявление, наклеенное на входную дверь. Догоняю пацана у двери квартиры.

— Чего привязался, Консьерж? — сердито говорит он, развернувшись ко мне, словно защищая вход в свое жилище.

— Петь… Это… Все будет хорошо… — бормочу я.

— Консьерж, тебя чего, хорошо по голове стукнули?

«Хэштег Сарказм», — думаю я. Не знаю, что это значит, — нашел в распечатках студента Никиты со второго этажа — но, кажется, это подходит к ситуации.

— Петя… Тебе сколько — пятнадцать?

Он кивает.

— Продержись еще три года, — говорю я. — И ты сможешь жить, как хочешь. Они тебе ничего не сделают.

У Пети в мусорном баке особые записки. Обычно их пишут один раз и навсегда, но Петя любит жить, несмотря на маразм родителей, издевательства в школе, страхи из-за того, что он не знает, кто он в этом мире и как он будет в нем жить. «Если вы читаете это, значит, меня больше нет…» — перечеркнуто, смято, выброшено. «Я больше не хочу. Мне слишком больно», — разорвано на четыре части. «Прощайте все», — эту он даже перечеркивать не стал, просто выбросил в мусор. Теперь все эти кусочки его мыслей в моих карманах. Я тоже немножко Петя.

Петя хочет покончить с собой, хотя он не хочет покончить с собой. И он знает, что я знаю это.

— Продержись еще три года, — повторяю я. — Обещаешь?

— Обещаю, — внезапно просто говорит он.

— Помочь с математикой? — резко меняю тему.

Секунду Петя тормозит, потом облегченно вздыхает. Он явно не хочет говорить о своих записках, а помощь в геометрии ему не помешает.

— А ты… а вы разве можете? — он недоверчиво оглядывает меня. Ну да, я бомж. Но студент Никита, что живет над Петей, выбросил столько шпаргалок и конспектов после прошлой сессии, что я теперь подкован в аналитической геометрии не хуже его. Я тоже немножко Никита, хотя и не такой накачанный.

— Могу, — говорю я.

Петя заводит меня к себе домой — его родители-пьяницы приходят только через два часа — и мы вместе решаем задачи по геометрии. Он кормит меня дошираком и дает зеленку замазать ссадины на лице. Петя — хороший мальчик. Хорошо, если и правда доживет до восемнадцати.

Когда я выхожу из подъезда, уже начинает темнеть. Надо поспешить, чтобы разобрать все оставшиеся записки в зеленом баке. Но сначала смотрю на бумажку на двери: «Собрание жильцов дома против сноса!» — гласит объявление. Стоит дата и время. Композитор Владислав из 29-й регулярно выбрасывает «Новую газету», и я знаю, какое число было вчера. А значит, собрание завтра.

Этот дом снесут?

У меня перехватывает дыхание, и я инстинктивно засовываю руки в карманы, ощупывая и пересчитывая записки Анны, Алексея, Пети, Никиты, Владислава… Они не могут разъехаться отсюда. С Хозяином точки я как-нибудь рассчитаюсь. Могу быть дворником. Или репетитором. Или настоящим консьержем. Благодаря Владиславу, я даже музыкальным критиком могу быть. Деньги — это не главное. Но если они разъедутся, то кем останусь я?

Объявление подписано Глафирой Порфирьевной — кошатницей, активисткой и шизофреничкой из 37-й квартиры. Ее записки путаются — она пишет анонимки на соседей, но, кажется, ни одну так и не отправила. Знает ли она вообще, что Союз распался и что жаловаться нужно совсем не туда, куда она собирается? Владислав якобы мешает ей своей музыкой — хотя он живет на третьем, а она — на пятом. Марина из 36-й регулярно заливает ее. Нелогично — автор женских романов Марина проживает на четвертом и никак не может заливать Глафиру Порфирьевну. Это же очевидно.

Вспоминаю про Марину и бросаюсь к мусорному баку. Она остановилась на самом интересном месте — как уборщица, попавшая в волшебный мир, выбирает между Темным Лордом и Светлым Принцем. Я уже догадываюсь, что Светлый Принц не так прост и наверняка станет негодяем, а Темный Лорд окажется человеком с ранимой душой. Марина не опубликовала еще ни одной книги — по крайней мере, в ее мусоре полно рукописей с отказами. Она пишет главу за главой и выбрасывает. В Темном Лорде безошибочно узнаю композитора Владислава — как раз его музыку Марина может слышать. А Светлый Принц, кажется, это Алексей с первого этажа. Так значит, Алексей изменяет жене с Мариной? Об этом я не задумывался, но они не пара. Это очевидно. Она никогда не будет отправлять его в магазин со списком покупок, а он не сможет жить без этого списка.