Андрей Дашков - Мокрая и ласковая

…Стеклов понял, что приблизился к опасной черте. Опасной, конечно, с обывательской точки зрения. Коньяк приглушил инстинкт самосохранения. Пьяно подбадривая друг друга, они вернулись в гостиную. Марина откровенно скучала, вяло беседуя с женой хозяина о его же детях. Славик, мгновенно привязавшийся к Гарику, вцепился в толстяка и иезуитски добился согласия съездить на следующий день за новогодней елкой.

Наступило время ужина. Накрыли большой стол; еда и выпивка водились в изобилии. Вначале разговаривали мало, потому что говорить было не о чем. Личные события каждого не интересовали всех остальных. Позже, после третьей, у женщин понемногу стали развязываться языки. Поговорили о театральных премьерах, телеведущих, Генри Миллере, Юзе Алешковском, последней поездке Ромадина в Западный Берлин… У Стеклова сложилось такое впечатление, что все это происходило на другой планете, с наивными и все еще не наигравшимися людьми. Истинные способы зарабатывать деньги были куда прозаичнее и грязнее. Об этом неинтересно рассказывать; все равно, что обсуждать, кто как предпочитает мочиться.

Розан издевался над барскими замашками Гарика; тот прикрывался непробиваемым щитом самоиронии. Как-то незаметно разговор перешел на Стеклова и его дом. Внезапно ему стало невыносимо тошно. Лариса болтала что-то о гувернантке для детей и о том, что весной следует подумать о садовнике. У нее были вполне ЗДРАВЫЕ и даже НЕОБХОДИМЫЕ мысли. Почему же это вывело его из себя? Потому, что в этом не было настоящей целеустремленности, и только новые кирпичики складывались в возводимый на песке и грозивший вот-вот обрушиться замок тщеславия…

Он выпил слишком много. В голове весело метались обрывки чужих фраз. Впрочем, все выпили слишком много.

– Твой театр – дерьмо! – кричал Розан Гарику. – Ты поставщик мяса для богатых импотентов!..

– Согласен, – кивал Ромадин, расплывшийся на стуле. – А твоя мазня? Кому нужна твоя мазня?..

– Значит, ты согласен? – зловещим тоном спрашивала Марина, и непонятно было, то ли она шутит, то ли запустит сейчас бокалом Гарику в лицо.

– Спокойно, спокойно, – Борис услышал свой собственный веселый голос. Тошнота прошла так же внезапно, как началась. Он почувствовал себя легко, словно призрак умершего, наблюдающий за тщетными потугами реаниматоров.

– Вот, например, она, – Марк агрессивно выпятил подбородок в направлении Марины, и та недовольно поджала губы. – Делает вид, что…

– Но, но, но! – Гарик покачал толстым пальцем у Розана перед носом. – Не трогай мою жену!

– Ты что, не видишь – тут сплошной комплекс, – вмешалась Марина. – Это у него на лбу написано. Пусть скажет, мне даже интересно…

– Я слишком пьян для комплексов, – заявил Розан, не успев обидеться. – А ты собой торгуешь! Что будешь делать, когда состаришься?

Гарик оторопело молчал. Воспользовавшись паузой, Розенфельд прокричал: «Ларочка – единственный нормальный человек!» и полез целоваться к жене Стеклова.

Борис направился к стоящему в гостиной музыкальному центру и включил «Unchaine My Heart». Началось нечто несуразное. Все вскочили. Розенфельд забегал вокруг стола вместе с толстухой, изображая то ли искусителя, то ли дегенерата в духе концертного имиджа Джо Кокера.

– Ну, придурок! Ну, придурок! – зло повторяла Марина, кусая узкие губы. Борис вытащил ее из-за стола, чтобы получше разглядеть фигуру новой знакомой.

– Не обращай внимания, любимая, – увещевал ее пьяный Гарик, вертя толстым задом. По его лысине сбегали интенсивные ручейки пота.

А Розан уже сооружал на полу сложную конструкцию из наполненных рюмок, выстраивая их на подносе в несколько этажей. В объятиях Стеклова Марина двигалась плавно и профессионально. Он понял, что у нее красивая упругая попка, и пошел на дальнейшее сближение.

– Что это за лужа там, за домом? – прошептала ему Марина в самое ухо. У нее был грудной голос, и она умела расставлять акценты.

– О! – сказал он. – Там живет ОНА!..

Марина сделала вид, что заинтригована, но на самом деле не переставала скучать. Краем глаза Борис посматривал по сторонам.

Пьянка была в самом разгаре. Его стерва здорово оттягивалась, снимая стресс. Розан утопал в ее пышных формах, вплотную приступив к осязанию грудей, похожих на рыхлые дыни. Жанровая сценка «Обезьяна на глобусе». Гарик выглядел самодостаточно… Когда началось саксофонное соло, все оказались на полу вокруг подноса, взявшись за руки в знак примирения. Они наклонились к рюмкам и столкнулись головами. От пьяного хохота дрожала люстра…

Потом танцевали еще долго. Тряслись под рок-н-роллы Билла Хейли и терлись друг об друга под Тину Тернер. Розан ненадолго исчез с Ларочкой и появился в просторном черном женском белье и шляпе. Тина пела: «…я танцую за деньги…», а Розан похотливо извивался перед Гариком, изображая шлюху и одновременно пародируя его жену и, очевидно, весь его театр. Если Ромадин и понял это, то ничем себя не выдал. В конце концов, они, шатаясь, пили «брудершафт», а Марина нежно шептала Розану: «Ты скотина, какая ты скотина!.. Но симпатичный!». А Розан отвечал: «Это – самое главное!», и все порывался погладить ее по животику…

Стеклов испытывал приятное безразличие ко всему. Хоровод кукол плыл перед глазами, как будто разыгравшийся бог вертел ключиками в их пластмассовых спинах. Все шло отлично. Если бы пьяный угар мог продолжаться вечно, он бы не возражал… А сейчас ему хотелось в кроватку. Гувернантка, садовник, озеро, Новый Год – все это будет потом. Спать, спать, спать… Под небесами в алмазах и с угасающими желаниями. Под скрипучий смех домового и с уверенностью в завтрашнем дне, то есть, в том, что водки хватит надолго…

С трудом поднимаясь по лестнице, как по корабельному трапу в шторм, он остановился и прокричал гостям какое-то приветствие. Оно было встречено дружным ревом. Потом он погрузился в туннель коридора, искрящуюся темноту спальни и совершил посадку на большой белый аэродром кровати.

Последние его мысли были не очень веселыми. Он подумал о том, что Розан явно обхаживает его стерву, и еще о том, что было бы неплохо трахнуть Марину… скажем, следующей ночью.

Надо только пить меньше.

Надо меньше пить…

…Ему снился солнечный летний день и облака, плывущие над головой в несколько ярусов. Их бесконечная вереница отражалась в мертвом зеркале озера, и каждое облако было как корабль, отправившийся в неведомое и бесконечное путешествие. Ровный свежий ветер овевал лес, благоухающий сотнями ароматов, и дома обновленных со стеклянными стенами, стоявшие на берегу…

Это был странный сон для пьяного. Он означал странствие, но не бездомность.