Борис Конофальский - Инквизитор. Мощи святого Леопольда

А поутру они стали снимать лагерь. Время, что определил им фон Пиллен на язву прошло. Ни одного язвенного среди вышедших из города не было. Солнце едва взошло, как господа кавалеры и офицеры собрались у западной заставы. Были: Кавалер Фольокф, капитан Пруф, ротмистр Брюнхвальд, сержанты Роха и Вшивый Карл, и кавалер ротмистр фон Пиллен со своими сержантами.

Кавалер Фолькоф и кавалер фон Пиллен были при своих штандартах, все были в доспехе.

– Друг и брат мой, – начал фон Пиллен, – время прошло, скажите, нет ли среди людей ваших зачумлённых?

– Друг и брат мой, я рад сообщить вам, что среди моих людей, нет больных, учёный монах, врачеватель, брат Ипполит, осмотрел всех, и хворых среди нас не сыскал. – Отвечал Волков.– Дозволите ли вы нам покинуть лагерь и ехать в свои земли.

– Ну, раз так, то нет нужды удерживать вас, господа.– Отвечал молодой ротмистр.

– Господин фон Пиллен, деньги из казны города Фёренбурга, вам переданы. – Продолжал Волков,– а бронзовую полукартауну, что взял я у еретиков в арсенале, прошу вас принять сегодня, сейчас.

– Что ж, мой принц будет доволен,– сказал фон Пиллен,– пушку я видал, отличная пушка.

– На том разрешите нам отклонятся и отбыть,– сказал кавалер,– ждут нас.

– Я буду скучать без вас.– Сказал молодой человек.

И Волков ему поверил, и усмехнулся. Скучать то он будет – по Брунхильде. Стали разъезжаться, но фон Пиллен его окликнул:

– Господин кавалер.

– Да.– Волков остановил коня.

Молодой человек дождался пока все отъедут и произнёс:

– Я хотел с вами поговорить…

Он вздохнул, а кавалер сидел, улыбаясь, поигрывал поводьями. Кавалер знал, о чём будет разговор. Фон Пиллен, искал слова, а Волкову их искать не было нужды, и он заговорил:

– Говорить хотите о Брунхильде?

– Да,– признался юноша.– Как вы догадались?

– Она сказал мне.

– Сказала?– Удивлению фон Пиллена не было предела.– Она сказала вам о нас?

– Да и я благословляю вас.

– Что? Благословляете? На что?– Недоумевал молодой человек.

– Ну как на что, на брак, она сказал мне, что вы собираетесь, на ней женится.

– Женится? Я?

– Ну, да она мне так сказала, или вы не предлагали ей руки и герба своего?

– Я, я даже не знаю, может она не так меня поняла. Я просто думал…

– Что думали?

– Понимаете у меня родственники…– говорил молодой рыцарь как оправдывался.

– У всех родственники, так что выдумали насчёт женитьбы?

– Я не могу женится, понимаете, я из старого рода, у нас так не принято женится, и я надеялся…

– На что? Что я оставлю вам красотку, что бы вы тут не скучали?

– Да, но… Нет, нет я не так выразился…

– Прощайте фон Пиллен, я забираю её с собой, – кавалер тронул коня, – А вы всю жизнь будете вспоминать её, таких больше нет, и ещё может, пожалеете, что не женились на ней.

– Но она же гулящая!– Кричал ему в след фон Пиллен.– Как же на ней женится.

– Да гулящая! Ещё какая! Таких ещё поискать! Впрочем не ищите – не найдёте, прощайте фон Пиллен, вы упустили свой шанс.

Он ехал и смеялся, вспоминая печальное лицо юного ротмистра. Это утро, было холодным и прекрасным. Он сегодня поедет в Вильбург и дней через пять, с таким обозом ни как не меньше, он отдаст раку епископу. От этой мысли ему на душе было хорошо, и пусть что холодно. И он засмеялся, в кои веки. Сам с собой. По дороге он встретил Роху, тот сопровождал пушку, которую везли фон Пиллену, для курфюртса.

– Роха, не вздумай отдать ему лошадей, отдашь только пушку, лошади мои.

– Я понял Фолькоф,– отвечал Роха по кличке Скарафаджо.

Он глядел на кавалера и удивлялся. Он ни никогда не видел, что бы тот смеялся. Да такого он вспомнить не мог.

Глава 15.

Самая большая телега была для неё. В телегу уложили перины и одеяла, поставили корзины с едой и вино. Агнес уже сидела в телеге, укутанная в одеяла. А Брунхильду все ждали, хотя обоз уже давно уехал вперед. Кавалер кутался в плащ и ни чего не говорил. Слушал обычную болтовню Ёгана. Вскоре она пришла, была она в новом и дорогом платье, в шали и в новой замысловатой шапочке. Несла узелок, у телеги встала, застыла, стала ждать молча, ждала, пока Ёган слезет с лошади и поможет ей сесть в телегу. Села рядом с Агнес они попихались немного, пообзывались и Брунхильда закутавшись в одеяло, сказал монаху, что сидел возницей:

– Ну, трогай, что ли.

Госпожа, да и только, ещё и года не прошло, как за коровами навоз убирала в хлеву, да столы вытирала в харчевне. А тут вон, какая стала.

А на Волкова она даже не взглянула.

Посёлок Альбертслох стояла как раз между тремя большими городами, на перекрёстке. Если ехать из Фёренбурга, с северо-запада вверх по реке Эрзе, то непременно попадёшь в Альбертслох.

А оттуда идут две дороги, одна на юго-восток к Ланнау, в земли курфюрста-архиепископа герцога Рупперталь, а другая ровнёхонько на юг к Вильбургу, по земле Ребенрее курфюрста Карла. Альбертслох стоял очень удачно, и должен был бы процветать, но какая война не начиналась по соседству, то обязательно проходила через него. За последние пятнадцать лет, еретики проходили здесь трижды. Трижды его грабили и один раз сожгли дотла, когда раздосадованные еретики нисчем ушли из-под Ланна, по дороге, от злобы, спалили Альбертслох. И все кирхи в нём пограбили. Но всё-таки место было очень удобно для торговли, и посёлок оживал снова, как только война откатывалась отсюда.

Был полдень. Кавалер Фолькоф останавливаться в Альбертслохе не велел, хотел пройти за этот день побольше, уж больно медленно тащился его обоз. А он мечтал побыстрее закончить дело, передать раку с мощами епископу Вильбурга.

Он, и его новый товарищ Карл Брюнхвальд, ехали впереди колонны, разговаривали, когда Брюнхваль заметил людей на пригорке, у самой развилки:

– Видите их?– Спросил он у кавалера.

– Вижу,– отвечал невесело тот.

Брюнхвальд покосился на Волкова:

– Думаете, по вашу душу явились?

– Два посыльных офицера в цветах Руперталей, люди архиепископа, да ещё поп какой-то сними. Что им тут делать, здесь ещё земли принца Карла, – кавалер вглядывался в людей, что стояли на пригорке у дороги.

– Значит по вашу.– Резюмировал Брюнхвальд.

– Боюсь, что так,– отвечал Волков,– тем более, что поп мне точно знаком.

Они подъехали ближе, и он уже не сомневался, это был отец Семион.

А отец Семион стал спускаться с пригорка, скользя по ледяной грязи. Но теперь он выглядел иначе. Ни рваной одежды, ни простого символа веры из дерева. Сутана из фиолетового бархата, серебряная цепь с серебряным символом веры, добротные туфли вместо сандалий. Волков и Брюнхвальд встали у дороги, пропуская обоз вперёд, Ёган со штандартом и Сыч за ними.

– О, беглый поп-расстрига явился,– обрадовался Ёган, – повесим его господин? Эй, отец Семион, а мы тебе верёвку припасли.