Дженнифер Макмахон - Огненная дева

– Не знаю никого с такими именами. – Старуха по-прежнему тычет палкой в огонь, посылая вверх снопы искр. Блондинка с дикими глазами делает шаг вперед; остальные делают то же самое.

– Пожалуйста, – просит Фред. – Я всего лишь пытаюсь помочь. Не уверен, но думаю, что Майлз Сандески и Лили были убиты. А Мэттью Стэнтон, сын губернатора, за два дня до своей гибели просил отца возобновить старое дело об убийстве.

– Какое старое дело? – спрашивает старуха. Теперь он завладел ее вниманием.

– Когда Майлзу было десять лет, он видел, как человек в маске перерезал горло его матери. Мэттью каким-то образом добыл новую информацию насчет личности убийцы. И по-моему, человек, который убил Мэттью, сейчас ищет Эву. Она в страшной опасности. Прошу вас, пожалуйста.

– Мисс Эбигейл? – обращается Пру к старой женщине. – Как вы думаете?

Мисс Эбигейл долго и упорно смотрит на Фреда, но ничего не говорит.

– Пожалуйста, Пру, где Эва? – спрашивает он. – Сегодня днем она собирается встретиться с молодым человеком со шрамом над левым глазом, но это ловушка. Есть другой человек, мужчина с татуировкой, который будет ждать там. Они думают, что у нее есть что-то, что им очень нужно. И они хотят получить это любой ценой.

– Татуировка? – Старуха встревоженно поворачивается к нему. – Что за татуировка?

– Пара игральных костей на запястье.

– Змеиный Глаз, – шипит старуха. Она смотрит на пламя и поворачивается к Пру; ее глаза похожи на пылающие угли. – Пру, расскажи ему, что тебе известно. Наша Некко в смертельной опасности, и Тео тоже.

Пру хмурится.

– Некко, то есть Эва, уехала вместе с Теодорой. Они взяли мой автомобиль и собираются встретиться с братом Некко. Должно быть, это парень со шрамом.

– Ее брат? – спрашивает мистер Марсель. – Ты уверена?

Он вспоминает снимок маленького мальчика на каминной полке Джудит Теннер. Ее сын Эдвард, который, предположительно, погиб много лет назад.

– Где они встречаются?

– В старом доме Эвы. Он должен быть там к полудню.

Фред смотрит на часы.

– Сейчас без пяти двенадцать.

– Тогда нам лучше поспешить, – говорит Пру.

– Нам? Пру, там может быть опасно. Я не думаю…

– Я пойду с тобой, – говорит она, и это не вопрос, а утверждение.

Фред кивает.

– Адрес и документы у меня в автомобиле. Тогда пойдем.

Некко задерживает дыхание, когда они пересекают мост Блэчли. Они направляются на юго-восток, к тому месту, о котором она привыкла думать как о Запретной Зоне. Все по-прежнему на месте. Все такое же, как она помнит: рынок, маленькие кафе, ярко раскрашенные бунгало.

Тео поворачивает направо и едет по старой грунтовой дороге. По мере того как они отдаляются от центра города, дома отстоят все дальше друг от друга. Появляются поля и даже конюшня с лошадями.

– Здесь красиво, – говорит Тео.

– Да, – соглашается Некко. Вокруг много зелени. Дома с плавательными бассейнами и большими садами. Тео поворачивает еще два раза, и они оказываются на Бирчвуд-лейн.

Некко беспомощно моргает, протирает глаза, смотрит в окошко и наконец понимает, где она находится. Они трясутся по узкой дороге, приближаясь к ее бывшему дому; река протекает слева, сразу же за перелеском. Некко видит алмазный блеск воды между деревьями, словно клад, ожидающий первооткрывателя.

Но Некко знает, как обстоят дела на самом деле. Она знает, что иногда опасность маскируется красотой, чтобы заманить поближе, создать впечатление уюта. Некко наклоняется и нащупывает нож, пристегнутый к сапогу и дающий некоторое утешение.

Спустя несколько минут они объезжают излучину реки, и впереди вырастает дом, это зрелище оставляет Некко бездыханной. Она не может поверить, что видит свой дом – он по-прежнему на месте и выглядит точно так же. Это ее маленький дом с качелями во дворе. Эррол часто затаскивал ее на качели, хорошенько раскачивал и пел глупую песенку. Некко уже забыла, что в мире существуют такие вещи, как детские качели и глупые песенки.

Голубая краска сильно облезла, двор зарос травой, а огород ее матери исчез под натиском сорняков. (Некко забыла и о том, что ее мать любила копаться в огороде.) Слева, между домом и рекой, стоит мастерская отца – старый сарай, обшитый металлом. Он немного заржавел, а окна растрескались, но в целом выглядит нормально. Никакой разрухи от наводнения.

– Все еще здесь, – говорит Некко, и слова выходят тихими и легкими, больше похожими на вздох, чем на фразу. – Именно так, как говорил Эррол. Никакого Потопа не было , – громко произносит Некко, потому что ей нужно слышать слова и повторять их снова и снова в надежде, что однажды они закрепятся в ее сознании. Уже много лет ее жизнь была разделена пополам этой вехой: до Потопа и после Потопа. Все истории, рассказанные матерью, были основаны на этой мифологии.

«Иногда люди, которые любят нас сильнее всего, идут ради нас на огромные жертвы , – сказала мисс Эбигейл. – Они готовы сделать что угодно, лишь бы защитить нас» .

Некко распахивает дверь еще до того, как автомобиль останавливается, и выпрыгивает наружу, спотыкаясь на ходу.

– Эй, подожди секунду, – окликает Тео, запирая автомобиль.

Некко бежит к старой мастерской, вспоминая знакомый запах: трубочный табак, машинное масло, горящий уголь и раскаленный металл, если работала кузница. Сбоку подвешена алюминиевая лестница. Ржавая лопата и мотыга прислонены к стене. Некко кусает язык, чтобы не крикнуть: «Папа!» – когда дергает на себя тонкую металлическую дверь и входит внутрь. Здесь нет и следа от ее отца, как будто она все выдумала. Ни рядов инструментов, ни коробок с запчастями. Механическая летучая мышь не кружит на проволоке над головой, заводной енот не смотрит на нее с полки. Мастерская полностью разгромлена, тяжелый кузнечный горн исчез, даже верстак опрокинут. Какое-то время Некко стоит и глубоко дышит, надеясь уловить частицу памятного запаха, но здесь пахнет сыростью и разрухой.

Некко прикасается к стене в дальнем конце мастерской и вспоминает, что отцовское изобретение, накрытое брезентом, стояло рядом, на верстаке.

Потом Некко видит то, что произошло здесь в тот последний день.

Она первой добежала до мастерской и услышала гул и потрескивание. Аппарат работал. Потом гудение превратилось в голос: машина заговорила.

Папа подошел к верстаку и одним быстрым движением откинул брезент, словно фокусник, раскрывающий свой трюк.

Там стоял его механизм, его ужасающее воплощение изобретения Эдисона. Сам аппарат был заключен в деревянный короб около двух футов длиной и одного фута шириной. Он работал от электричества и был снабжен круглыми ручками, проводами и маленькими стеклянными трубками, которые тогда светились, потому что машина включилась. Еще там была большая воронкообразная трубка, прикрепленная к толстому шнуру. Она напоминала Некко старомодный граммофон, вроде того, какой можно видеть в школьных учебниках истории.