С. К Ренсом - Маленькая голубая вещица [litres]

– Значит, ты сумел вернуть все мои воспоминания на их прежнее место? Но это же означает, что твой амулет теперь пуст – а это опасно, да?

Вид у него сделался еще более смущенным.

– Прости меня. Мне пришлось сохранить в амулете одно из них – и оно должно было быть по-настоящему счастливым. Пока что его достаточно, чтобы я мог держаться.

– Какое именно? – спросила я, испытывая одновременно смущение и любопытство.

– Тот момент, когда ты осознала, что любишь меня, – признался он, глядя мне прямо в глаза.

Я начала воскрешать в памяти то, что происходило со мной тогда. Я смогла вновь увидеть берег реки, вспомнить, как кожу грело солнце, когда я проснулась после моего короткого, длившегося всего несколько минут сна, затем все размылось, и картина изменилась. Внезапно я обнаружила, что смотрю на себя, слушаю свои слова и меня переполняет любовь ко мне .

– Я ничего не понимаю, – призналась я.

– Мне необходимо было забрать у тебя твое воспоминание, чтобы поместить его в мой амулет, но не мог же я допустить, чтобы у тебя не осталось вообще никакой памяти о том моменте – это было бы нечестно. Так что я отдал тебе собственное воспоминание о нем. – Он посмотрел на меня с чувством чем-то похожим на робость. – Надеюсь, я поступил правильно.

Внезапно я ощутила абсолютную уверенность в том, что все, что он сказал мне, – чистая правда. Кэтрин лгала. Кэллум любит меня. Глядя в его глаза, я поняла, он видит эту мою убежденность. Выражение муки исчезло с его лица, глаза осветила радость. Я никогда еще не видела, чтобы на чьем-либо лице были написаны такое облегчение и такая умиротворенность.

Я ощутила на коже прикосновение, и мне безумно захотелось крепко-крепко его обнять.

– Я люблю тебя, Кэллум, – прошептала я, протянув руку к тому месту, где должно было находиться его лицо, призрачное отражение которого мерцало в моем зеркальце в тусклом свете палаты. – Прости меня за то, что я сделала, за то, что не поверила тебе.

– Не извиняйся, – успокаивая меня, сказал он. – Раньше я бы не поверил, что смогу полюбить тебя еще крепче, чем уже любил, но я все-таки смог. – Он замолчал, когда мимо проходила одна из медсестер, направляясь к кровати, стоящей в другом конце палаты.

Я смотрела на него, и меня переполняли эмоции. Он любит меня так же сильно, как я люблю его. Мне казалось, что сердце мое сейчас разорвется, так оно было полно.

Когда он заговорил о своей любви, я вдруг осознала, что на меня накатывает усталость. Я согласно кивнула, но мне надо было выяснить еще кое-что.

– Ты ведь будешь здесь, да? – спросила я. – Ты будешь здесь, когда я проснусь? У тебя в амулете достаточно счастливых воспоминаний, чтобы это не стало опасным?

– Не беспокойся обо мне, – рассмеялся он. – Со мной все будет хорошо, и я обещаю, что, когда ты проснешься завтра утром, я буду здесь, рядом с тобой. – Его голос изменился, зазвучал пылко. – Я люблю тебя, Алекс, люблю больше чем ты даже можешь себе представить.

Я увидела, как его тело придвинулось к моему, и на мгновение ощутила трепет, когда теплые губы коснулись моих. Последнее, что я запомнила перед тем, как отдалась во власть сна, был страстный пыл, горевший в его глазах. Он не оставит меня, теперь я была в этом уверена, потому что точно знала, как сильно он меня любит: его воспоминание стало частью памяти. На моем лице играла легкая улыбка, когда я наконец погрузилась в сон.

Ко мне все время приходили доктора, чтобы взглянуть на меня; даже пришлось подвергнуться огромному количеству всевозможных томографических исследований. Я видела, как они переговариваются, понизив голоса почти до шепота, одни из них явно пытались понять, как именно мне удалось обмануть их всех, в то время как другие обсуждали, как лучше описать мой случай, чтобы обеспечить публикацию своей статьи.

Мне же не было до всего этого никакого дела. Я блаженствовала. Кэллум оставался рядом со мной всегда, когда мог. Вероятно, некоторые из остальных пациенток считали меня немного странной: он мог часами смешить меня, рассказывая о наиболее нелепых и смехотворных вещах из тех, что творились в больнице, и его лукавый и ироничный юмор то и дело вызывал у меня приступы громкого смеха, которые было весьма трудно объяснить – ведь всем казалось, что я сижу на больничной койке в одиночестве.

Как-то утром мне пришлось сидеть на кровати со скромным видом, пока кто-то из полиции допрашивал меня, задавая вопросы обо всем, что мной произошло, включая тот факт, что я проехала на машине весь путь до садов Кью без присмотра и имея на руках только ученические права. Вид у полицейского, сидящего возле кровати рядом с моим отцом, был очень суровый.

– Езда без прав – это очень серьезное правонарушение, юная леди. Надеюсь, вы это осознаёте.

Я кивнула так смиренно, как только могла.

– С какой стати он именует тебя «юной леди»? Да ему самому не больше двенадцати лет! – Кэллум пребывал в веселом настроении и с удовольствием наблюдал за тем, как я тщусь выпутаться из проблем, которые создала собственными руками.

Я прибегла к той тактике защиты, которая уже стала для меня стандартной.

– Мне ужасно жаль, офицер. Я понимаю, что это является нарушением, так что у меня, должно быть, имелась очень веская причина так поступить, но я правда ничего не могу вспомнить. Абсолютно ничего. – Я посмотрела на него, само воплощение искреннего раскаяния.

Молодой полицейский смущенно покраснел.

– Ну, к счастью, вы никого не сбили и ни во что не врезались. Однако мне придется подать рапорт, и, вероятно, вам предъявят обвинение по крайней мере в одном правонарушении. Не очень-то хорошее начало для человека, которому в будущем предстоит водить автомобиль.

– Поверьте, офицер, мне и правда очень, очень жаль. Уверяю вас: больше это не повторится.

– До этого случая она неизменно вела себя очень ответственно, офицер, – добавил папа. – Подобный поступок совершенно не в ее духе.

– Вам, вероятно, надо будет пойти вместе с ней, когда судья будет рассматривать это дело, – ответил полицейский, закрывая блокнот. – Возможно, у вас появится возможность выступить в ее защиту, поскольку она несовершеннолетняя.

Он снова повернулся ко мне.

– Вам очень повезло, что вы никого не задавили и не погибли сами, – строго сказал он. – В надлежащее время мы сообщим вам, какие именно обвинения мы намерены предъявить.

– Спасибо. – Я умудрилась сказать это с таким виноватым видом, какой только могла на себя напустить.

– Стало быть, это все? – спросил папа, провожая полицейского до двери палаты. Ответа я не расслышала, но была рада, что на сегодня с этим покончено. Слава богу, родители верят, что у меня и правда амнезия, иначе они бы припоминали мне эту историю еще много лет.