Эдвард Бенсон - Рассказы [компиляция]

Но такие случаи — редкость, и ежедневная работа почтальона состоит лишь в том, чтобы вынимать письма из ящика, если они там есть, и на их место класть те, что он привёз. За этими письмами, возможно, в тот же день или на следующий, придёт служащий из почтового отделения Полерна.

Что касается рыбаков этой деревни, которые в основном обеспечивают связь между Полерном и внешним миром, занимаясь торговлей, то они даже не думают подниматься по такой крутой тропинке, чтобы потом еще тащиться шесть миль до рынка в Пензансе. Путь морем короче и легче, и они поставляют свои товары на главную городскую пристань. Таким образом, не смотря на то, что рыболовство является единственным промыслом жителей деревни, вы не сможете купить у них рыбы, только если не договоритесь с каким-нибудь рыбаком. Траулеры возвращаются из Пензаса такими же пустыми как дом с привидениями, в то время как их содержимое уже находится в поезде, что мчится в Лондон.

Такая изоляция небольшого сообщества, длящаяся уже много веков, вызывает отчуждение от внешнего мира и у отдельного человека. Вы нигде больше не найдёте такой независимости характера, как у жителей Полерна. Но мне всегда казалось, что их объединяет какое-то мистическое понимание, как будто все они прошли какой-то древний обряд посвящения, вдохновлённый и устроенный силами, что видимы и невидимы. Метели, которые разрушают побережье, очарование весны, жаркое безмолвное лето, сезон дождей и осеннего гниения, — эти явления природы создали колдовство, которое, строка за строкой, диктовало людям знания о силах добра и зла, что правят миром и проявляют себя либо добрыми, либо ужасными делами.

В первый раз я приехал в Полерн, когда мне было десять лет. Я был маленьким мальчиком, слабым и болезненным, и у меня были проблемы с лёгкими. Дела удерживали моего отца в Лондоне, в то время как для меня считалось благоприятным изобилие свежего воздуха и умеренный климат. Здесь я мог надеяться дожить до зрелости. Сестра моего отца вышла замуж за священника Ричарда Болито, который был родом из Полерна, и таким образом я три года прожил пансионером у своих родственников. У Ричарда Болито был прекрасный дом в Полерне, и священник предпочитал жить в нём, а не в доме викария, положенном ему по статусу. Там он вместо себя поселил молодого художника Джона Эванса, который был совершенно очарован здешними местами. Эванс жил там весь год и никуда не уезжал. Здесь был навес с прочной крышей, с одной стороны у него не было стенки. Его построили для меня в саду, там я жил и спал. В обычном доме со стенами и окнами я мог высидеть только час в сутки. Я проводил своё время с рыбаками или блуждал по заросшим кустарниками утесам, которые круто вздымались по правую и левую сторону от глубокой ложбины, в которой лежала деревня. Иногда я торчал на причале или охотился за птичьими гнездами в зарослях вместе с местными мальчишками.

За исключением воскресного дня и нескольких часов учебных занятий, я мог делать всё, что хотел при условии, что я буду находиться на свежем воздухе. В учёбе не было ничего пугающего. Мой дядя провёл меня легкими тропами через чащобы арифметики, а уроки латинской грамматики он превратил в приятные экскурсии. Но прежде всего он научил меня давать ему ежедневный отчёт о том, чем я занимался и о чём думал, сформулированный в ясном стиле и в грамматически правильных выражениях. Если я выбирал, что расскажу дяде о своей прогулке по утёсам, моя речь должна была быть последовательной, а не смутными, небрежными заметками о том, что я видел. Таким образом, он научил меня быть наблюдательным, предлагая мне рассказывать, какие цветы распустились, какие птицы летали над морем, а какие строили гнёзда в кустарниках. И за это я ему весьма благодарен, так как быть наблюдательным, ясно выражать свои мысли в словах стало профессией всей моей жизни.

Но более важным, нежели в будние дни, был для меня распорядок в воскресенье.

В душе дяди тлели угольки какой-то темной веры, составленной из кальвинизма и мистицизма. Из-за этого воскресенье было для нас всех днем страха. Его утренняя проповедь обжигала нас предвкушением вечного пламени, приготовленного для нераскаявшихся грешников, и даже присутствие детей на его послеобеденной проповеди не мешало ему запугивать паству. Я хорошо помню как он излагал доктрину об ангелах-хранителях. Ребенок, говорил Болито, может считать, что он в безопасности, раз у него есть ангел-хранитель, но не позволяйте ему совершать те многочисленные проступки, которые могут вынудить ангела отвернуться от ребёнка; ведь помимо ангелов-хранителей есть и бесы-искусители, которые всегда готовы напасть на невинную душу. О бесах священник говорил с особым удовольствием. Также я хорошо помню как во время утренней проповеди он прокомментировал сюжет картин на резных панелях вокруг алтаря, о которых я упоминал в начале своего рассказа.

Были там изображены ангел Благовещения и ангел Воскрешения, но не меньше места было уделено Аэндорской волшебнице. А на четвертой панели была картина, заинтересовавшая меня более всего.

Эта четвёртая панель (Болито спустился с кафедры, чтобы очертить рукой контуры изъеденной временем картины) изображала покойницкую на кладбище самого Полерна. И действительно сходство было поразительным, когда на него указал священник. У входа в покойницкую стояла фигура в одеянии священника. В руках у него был крест, которым он пытался преградить путь ужасному существу, похожему на гигантского слизня, который встал на задние конечности перед священником. В толковании моего дяди этот слизень был неким обобщенным образом зла, о котором он постоянно рассказывал нам, детям. Зло это обладало могуществом и властью, но с ним в одиночку могли сражаться твёрдая вера и чистое сердце. Под картиной была написана цитата из 90-го псалма: «Negotium perambulans in tenebris». Мы можем найти перевод этой фразы — «…язвы, ходящей во мраке», но он слабо передаёт смысл, выраженный на латинском языке. Это более пагубно для души, чем любой мор, губящий лишь тело. Это Сущность, Создание, нечто, пришедшее из внешней Тьмы, посланник божьего гнева нечестивым…. Когда мой дядя говорил, я видел взгляды, которыми обменивались между собой прихожане церкви, и знал, что его слова вызывали догадки и воспоминания. Люди кивали и шептались друг с другом; они понимали, на что намекает священник. И поскольку в детстве я был любознателен, то не мог успокоиться, пока не выведал всё, что можно у рыбацких детей, с которыми дружил. На следующий день мы как раз купались и грелись на солнце. Кто-то из детей слышал начало легенды, кто-то — середину или концовку. Части, собранные вместе, складывались в подлинно тревожную историю. В общих чертах она гласила следующее: