Блейк Крауч - Девятый круг [litres]

– Вот те раз. Откуда такие выводы?

– Номер подразумевает время: три десять. До этого для указания времени смерти он использовал номер страницы. Если вернуться к началу главы… – Я отмотала назад, – видишь, как в слове выделена буква «а»? Вот это меня зацепило. Помнишь, как в прежних книгах кружком окружалась буква «п»?

В глазах Херба продрожала догадка.

– Буква «п»… Он намекал, что убийства будут проходить во второй половине дня [35] В оригинале английские буквы «а» и «p», означающие «a.m.» («до полудня» в западной традции) и «p.m.» («после полудня»). .

– Именно. А номер главы означает…

– День убийства.

– Значит, убийство замышляется на три часа десять минут пополуночи второго апреля.

– Но где, Джек? Ты вот узнала, что прийти нужно именно сюда… как? Каким образом?

– Местоположение каждого следующего убийства указывает имя предыдущей его жертвы.

– Тебе что, Лютер сам это сказал?

– В некотором смысле. Вначале он убил Джессику Шедд. Затем Реджинальда Маркетта возле «Аквариума Шедд». После этого Питера Роу в Маркетт-Билдинг.

– И где ж, в таком случае, должно произойти следующее убийство?

– Роу.

– Роу? Это где?

– Не знаю. Может быть, парк, или опять же здание, или какой-нибудь музей. Да что угодно.

Херб нахмурился.

– А может, это намек на что-нибудь еще. Типа «Роу против Уэйда».

Все это я слышала отдаленно, как сквозь толщу жара. «Роу против Уэйда». Судьбоносное решение Верховного суда об узаконивании права женщины на прерывание беременности.

Мне вспомнилась наша последняя встреча с Лютером. Я тогда была беспомощна, со сломанной ногой. Он мог меня убить, но знал, что я беременна, и не стал этого делать. И только сейчас, именно сейчас он решил вновь объявиться в моей жизни.

– У меня скверное ощущение, Джек, что он меняет правила.

Продолжения от Херба мне слышать не хотелось, но я машинально спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Я про Роу. Тебе скоро рожать. А фамилии жертв Лютера, как ты заметила, намекают на конкретное место, верно?

– Да.

– Тогда что, если в качестве следующего места намечена ты? Что сегодня в три десять пополуночи он намерен прервать твою беременность?

Я отошла на пяток шагов, чтобы не запачкать место преступления, и блеванула прямо себе на кеды.

– Ого. Прямо-таки священник?

– Да. Из католической церкви Питсбурга.

Лютер через стол подается вперед и долго, пристально смотрит ему в глаза. На вид лет пятьдесят пять – пятьдесят шесть. Гладко выбрит. Залысины с проседью. Тонкие губы. Задумчиво-кроткие глаза.

– Давайте на минуту будем честны, святой отец. Вы не против?

– Разумеется.

– Вы не женаты?

– Священничество и брак обычно шествуют разными путями.

– У вас обет безбрачия? Целибат?

– Да.

– Это трудно?

– Случаются моменты соблазна, но с Божьей помощью обет удается блюсти.

– В самом деле?

– Да.

– Нелегко оно, наверно, со всеми этими снующими вокруг молоденькими алтарниками? Завлекательные мальчики, испрашивающие благословения Божьего. Признайтесь как на духу: бывало иногда?

– Никогда, и ни за что.

– Ой ли, святой отец?

– Не бывало такого, чтобы я когда-либо притронулся к ребенку. По моему мнению, это самый страшный из грехов.

– Прямо-таки никогда?

– В самом деле.

– Но соблазны, вы сказали, бывают.

– К счастью, не в этом направлении. Да, соития в своей жизни я не изведал, но признаться честно, соблазны близости с женщиной меня иногда все же посещают.

– Ну вот. И вы прямо-таки ни разу ему не поддались?

– Представьте себе, нет. Господь своими путями уберегал меня от грехопадения.

Лютер завороженно покачивает головой.

– Нет, я так же греховен, как и мы все.

– Так каковы же ваши грехи, святой отец? Представьте, что я просто собрат-священник, принимающий от вас исповедь. Или Господь Бог.

– Вы ни то и тем более ни другое. А всего лишь заблудшая душа, коих множество и которые нуждаются в наставлении. Я буду за вас молиться.

– Не поможет. Лучше расскажите, что вы говорили на своей последней исповеди.

– Существует тайна исповеди. А потому увольте.

– Если вам предпочтительней, то я могу заставить вас взирать, как я кого-нибудь лишаю жизни.

– Иногда я… не соглашаюсь с некоторыми установками, поддержания которых от меня требует Церковь. В прошлом месяце я, например, взроптал, когда его святейшество папа высказался против использования презервативов с целью профилактики половых инфекций, особенно СПИДа, в Африке.

– Вы ему открыто противостояли?

– Нет. Своих возражений вслух я не высказываю.

– Вы когда-нибудь крали деньги из корзины с подаяниями?

– Конечно, нет.

– А вино, приготовленное для причастия? Вы его пили тайком или позволяли себе лишку?

– Никогда.

– Тогда мне от вас нет никакого прока, – подытоживает Лютер.

– Нельзя ли отпустить кого-нибудь из тех людей? Если надо, я готов остаться здесь вместо них.

– Вы, видимо, не слышали только что сказанного мной?

– Что?

– Мне от вас нет прока.

Из-под стола Лютер достает «глок».

В глазах священника промелькивает ужас и полная растерянность, но он быстро берет себя в руки, и его глаза наполняются глубокой, скорбной печалью.

Наконец, в них огоньком оживает непреклонность цели.

– Сын мой, у меня есть минута? – спрашивает он.

– Я вам ее даю.

Священник закрывает глаза и начинает нашептывать молитву.

Когда он заканчивает, Лютер наводит на него ствол.

– Теперь вы готовы предстать перед своим Творцом?

– Да.

– И вы не испытываете никакого страха?

– Господь пастырь мой. Не убоюсь я зла.

Лютер кивает.

А затем встает и стреляет ему пять раз по ногам. Лишь удостоверившись, что зла священник все же боится, Лютер пускает ему пулю в голову.

– Как у нас там с бензином, Ди?

– С четверть бака.

– Мы дотянем?

– Да уж лучше б так. А иначе придется выставлять твою горелую задницу напоказ где-нибудь у перекрестка. Сколько фокусов ты сможешь выдать, чтобы заработать нам пять баксов?

– Козел ты.

Они проехали очередной дорожный знак.

Оставалось каких-нибудь девяносто километров.

То есть в пределах часа. И уж тогда…

Тем немногим, что оставалось от языка, Люси почти ощущала на вкус, как сладко это будет.