Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

– Скоро здесь все затопит на фиг, – словно прочитал мысли Артема Чухан. – Разгулялась наверху непогода. Так всегда бывает: когда сверху прохудилось, больше всего страдают те, кто внизу.

– Да вы, батенька, диссидент, – поддел Артем. – Что ж вы тогда сидите на полушариях ягодиц, как интеллигент на работе в НИИ прикладной мутотени? Поднимайтесь, пора нам выбираться отсюда!

– И то верно! – без лишних препирательств согласился Чухан. – Валим, ребятки, я вас отсюда вытащу. Главное – не отставайте. Идите за мной след в след. И делайте то же, что и я. А лучше, вообще ничего не делайте – целее будете. В подземке лишние движения ни к чему. Подземка шутить не любит…

С этими словами Чухан закинул на плечо лямку потертого рюкзачка, лежавшего до этого у его ног, и споро зашагал по тоннелю, не оглядываясь. Артем и Настя, которая опиралась на его руку, заспешили вслед за диггером.

– Вы говорите про подземку как про что-то живое, одушевленное, – заметил Артем на ходу. – Это случайность или вы и правда в это верите?

– Я не верю, я знаю , – веско ответил Чухан, и в его лице более отчетливо, чем раньше, промелькнуло сходство с умным матерым крысаком. – В подземке порой происходят очень странные вещи… Однажды я начал спускаться в один очень глубокий и давно заброшенный колодец. Спустился на несколько метров и вдруг слышу снизу, из темноты, детский плач…

– Но откуда там ребенок? – подала голос Настя. Ей явно становилось лучше.

– Да не было там никакого ребенка! – усмехнулся Чухан. – Ни фига там не было, кроме мусора, дохлых крыс и старых лысых покрышек.

– Но кто же тогда плакал? – спросила Настя, и Артем почувствовал, как она вздрогнула.

– Они знают, что мы здесь… – сказал вместо ответа Хан, тьфу, Чухан. Почему-то Артему все время хотелось назвать его Ханом.

Хан-Чухан наклонился к трубе, которая тянулась вдоль стены тоннеля, приник к ней ухом и прислушался. Затем выпрямился и кивнул Артему:

– Подойди, послушай. Только недолго. Иначе может затянуть…

Артем припал ухом к влажной, холодной трубе. Поначалу он ничего не услышал. Затем в трубе что-то загудело. Звук был странным и нездешним, будто какое-то нечеловеческое существо стонало, взывая к Артему из бездны ада. А еще полминуты спустя ему послышался далекий, еле слышный… смех? Да, кажется, смеялся ребенок. Артем отдернул ухо.

– Что там? Что ты услышал? – тревожно спросила Настя.

– Ничего, – буркнул он.

У Артема не было никакого желания делиться с окружающими новостью, что у него вновь начинаются глюки. Даже если один из этих окружающих сам – форменный псих, по которому «дурка» плачет.

– Ты слышал! – торжествующе воскликнул Хан, то есть Чухан, которого ничуть не обмануло показное равнодушие Артема.

– Что? Что я должен слышать?! – недовольно проворчал тот.

– Пение тоннелей, – отвечал Чухан.

– Но ведь так не бывает. Этого просто не может быть! Это херня какая-то! – вскричал Артем, у которого наконец в очередной раз сдали нервы.

– Конечно, не может, – спокойно согласился Чухан. – Возможно, это просто шутки, которые иногда выкидывает с нами наше подсознание. Но, может статься, что все гораздо сложнее. Слышали ли вы когда-нибудь про учение о ноосфере?

– Нет, – эхом отозвались Артем и Настя.

– Есть такая теория, что после физической смерти тела человеческое сознание не умирает, – раздумчиво проговорил Хан-Чухан. – Но и в рай с ангелочками и розочками тоже не отправляется. Равно как, впрочем, и в огненную бездну ада. Потому что ни того ни другого, говоря по-честному, не существует. Двадцатый век на дворе, все же вумные стали, понимают, что к чему! Но сознание-то после смертушки остается. Говоря по-простому – душа. И куда же ей, неприкаянной, податься? Вот яйцеголовые очкарики и придумали ноосферу. Висит, такая, над Землей и всасывает в себя сгустки мыслительной энергии от всех умирающих людей, вроде губки. Ну я, конечно, примитивно объясняю, да и фиг с ним. Я к чему все это говорю: не верю я в разную научную хрень! Нет никакой ноосферы! Враки все это. Я так думаю: после смерти души людей, которые живут и умирают в этом городе, остаются здесь. В этих трубах.

Главный герой становится жертвой злого розыгрыша, нападает на след болоньевого беглеца и в очередной раз рискует жизнью.

Артему было неуютно и зябко в этих подземельях. Настя, видимо, чувствовала то же самое. А Чухан продолжал размышлять вслух, что его теория ничуть не хуже любой другой гипотезы о том, что происходит с людьми после смерти. И приводил леденящие кровь случаи из собственной практики странствий по подземке, которые подтверждали его догадки. Наконец нервы у Казарина сдали окончательно, он сполз по стене на пол, присел на корточки и обхватил голову руками.

– Что с тобой, Артем?! – встревоженно закричала Настя.

А Чухан неожиданно гулко расхохотался и сказал, давясь от смеха:

– Да расслабься ты, Артемка! Ну, чего ты! Не видишь, что ли – шуткую я! – и с этими словами пнул покрытую чешуйками облупившейся краски трубу, в которой, по его словам, были заключены души умерших. – Это же канализация, Артем! Нет там ни хрена, в этих трубах, кроме обычного дерьма! Сидит какой-нибудь Иван Кузьмич орлом на сортирном очке и исполняет задом Первую симфонию Бетховена для унитаза с оркестром. А звук по трубам идет резонансом. Ну, вместе с отходами жизнедеятельности, понятное дело. И ничего там, кроме них, нет, в этих трубах. Противно – да! Мерзко. Но не страшно ни разу. Гораздо страшнее то дерьмо, что плещется в человеческих головах! Уж ты поверь мне, Артемка. Да ты и сам должен знать!

Казарин мельком подумал: откуда это Чухану известно, что должен знать Артем? Неужели он догадался, что тот работает в прокуратуре? Уж не один ли из старых клиентов? Но Артем не помнил, чтобы ему приходилось расследовать дело столь необычного гражданина.

– Ловко же я тебя надул! – не унимался Чухан. – На языке диггеров такие, как ты, новички-дурачки называются «девочки-припевочки». Прикалываться над вами – одно удовольствие. Всему верите, как дети малые!

– Сам ты!.. – буркнул Казарин, поднимаясь с холодного пола. – Веди дальше, сказочник хренов!

Ни в какую мистику Артем, как и положено советскому человеку, офицеру запаса и работнику прокуратуры, разумеется, не верил. Строго говоря, он вообще не знал, во что верить. У него не было мировоззрения – его заменила ирония, иногда горькая, но чаще злая. Однако этот смех в трубах, как и вообще вся увеселительная прогулка по подземке, произвели на него самое тягостное впечатление. Нервы стали совсем ни к черту, подумал он. Разве бы раньше он купился на подобный бред? Может, у психиатра провериться, как только он отсюда выберется? Теперь, наверное, уже скоро.