Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

На «флэту» ее встретили как старую знакомую. Трахали и поили дрянным портвейном, поили и снова трахали. Она вскоре привыкла к такой жизни. Тут всегда имелись спиртное и трава, от которых становилось весело и почти не больно. Там не было матери, которая не дает сделать и шагу без крика и унижений, равнодушного отца и сумасшедшей бабки. И даже было не противно, когда ее первый парень, у которого закончились бабки на бухло, продал ее первый раз на вокзале за бутылку водки какому-то заезжему с Кавказа торговцу овощами.

Потом девочка Настя и ее первая любовь все чаще стали стоять на площади железнодорожного вокзала, у памятника героям Революции и Гражданской войны. Монумент изображал красноармейца на высоком постаменте, который простер руку, как бы защищая расположившихся у подножия крестьянку и фабричную работницу в косынке. В народе памятник называли «Женщина, знай свое место!» Настя давно уже знала свое место. Оно было здесь, на этой площади, покрытой лужами, в которых плавали плевки и окурки. Или, если повезет, в окружавших ее кустах – это когда какой-нибудь командированный или гость с солнечного Кавказа покупал ее у любимого за трояк или бутылку. Небольшой пятачок перед вокзалом гордо назывался площадью имени Павших женщин революции, поскольку в противоположном его конце была установлена стела в память какой-то эсерки, убитой черносотенцами, но в народе это место, понятное дело, называли площадью падших женщин.

Потом был детприемник, а затем – специнтернат, в котором прежняя жизнь с коммуной неформалов показалась Насте раем. Там ее и других девочек не только продавали все там же, на площади падших женщин, но еще и заставляли выполнять грязную работу. Удары воспитателей по голове, вероятно, через год превратили бы ее в дебилку. Но вскоре появился Козлюк, который вытащил ее оттуда, дал крышу над головой и работу – если так можно назвать стояние на все той же опостылевшей площади, под памятником солдату, который защищал своей могучей дланью кого угодно, только не Настю. Официально Козлюк пристроил несовершеннолетнюю девушку уборщицей к себе в прокуратуру, на полставки, но на работе она появлялась только в дни получки. Барыши с ее ночных заработков новый повелитель делил с ментами из местного отделения. Те обеспечивали Насте и другим проституткам «крышу», а порой не брезговали и открытым грабежом клиентов своих подопечных. Утром Настя возвращалась в обрыдлую общагу, провожаемая бдительным взглядом бравого старичка-вахтера – ветерана конвойных войск НКВД и внештатного сотрудника милиции. Прежняя вахтерша, необъятная бабища с черными, как смоль, усами и блудливо бегающими глазками, пропускала в общежитие за бутылку местную шпану и давала ключи от девчоночьих комнат. Когда очередь быть изнасилованной дошла до Насти, та шепнула пару словечек Козлюку, после чего старая бандерша навсегда исчезла, а вместо нее появился увешанный медалями за беспорочную службу старый вертухай.

Такая жизнь продолжалась уже несколько лет. Козлюк, хоть и имел странности вроде любви к сатанинским ритуалам, был ничем не хуже других людей, которых Настя встречала по жизни. Людей ли?.. Ей не с кем было сравнивать.

Артем выслушал исповедь девушки на одном дыхании и некоторое время потрясенно молчал, когда она закончила. Не то чтобы он не знал о подобных вещах, происходивших в самой счастливой стране в мире – стране победившего социализма. Он, как следователь-важняк областной прокуратуры, знал очень многое и про торговлю детьми, и про проституцию, которую крышуют милиция и комитет комсомола. Не мог не знать. Но чтобы вот так встретить девушку, оказавшуюся втянутой в сети торговцев живой и теплой человечиной, прикрывающихся именем советской власти, – такое с ним произошло впервые. Злодеяние сексуального маньяка, которого он снова упустил, казалось ему теперь не таким уж и жутким по сравнению с изломанными судьбами Насти и других людей, прошедших самым краем по пропитанной слезами ткани ее рассказа. Вся его жизнь, все приключения и мелкие неудачи последних недель виделись теперь Артему жалкими и ничего не значащими. Он не знал, что теперь ему делать. Никакого зарока отомстить обидчикам девушки или выполнить свой долг сотрудника правоохранительных органов и вскрыть этот гнойный нарыв на теле социалистического строя, который он только что обнаружил, Казарин себе, конечно, не давал. Внутри не было ничего, кроме космической пустоты и стойкого нежелания жить дальше в этом дерьмовом мире.

Но время шло, и нужно было идти дальше, хотя Артем уже толком и не знал зачем, не говоря уж о том – куда.

– Вставай, Настя, нам надо выбираться отсюда, – устало сказал он. – Только я не знаю как. Я тут уже целый день блуждаю.

– А я знаю, где здесь выход, – неожиданно сверкнула Настя детской белозубой улыбкой.

Главный герой обнаруживает в самом себе совершенно неожиданные черты, а в городских подземельях – то, что ему нужно.

Синкретичный образ Артема как романтического спасителя дамы из рыцарских романов с самого начала подвергся разрушительному влиянию суровой действительности, причем с явственным привкусом соцреализма.

Сначала он долго и безуспешно пытался отыскать одежду девушки – но она куда-то запропастилась. Настя была еще слишком слаба, чтобы помочь ему в поисках. Зато хоть обувь ее нашлась сразу – неподалеку от алтаря Казарин обнаружил поношенные, но чистенькие кроссовки с трилистником и надписью «Адидас».

– Спасибо, Артем, это мои, – слабым голосом поблагодарила девушка.

Видимо, она скинула кроссовки последними, перед тем как возлечь на алтарь.

Артем плюнул, поняв, что ничего он в этой темноте не найдет, и одежду Насти, скорее всего, утащили с собой крысята из кружка юного сатаниста под бессменным руководством заслуженного педагога Козлюка. Он кое-как напялил «адидасы» ей на ноги – ступни были словно ватными. Затем вздохнул и поплотнее укутал ее в грубую ткань балахона. При этом рука его случайно коснулась обнаженного участка тела девушки – и Артем вздрогнул, как от ожога. Он почувствовал, что краснеет. Только этого не хватало! Хорошо, хоть, что черные свечи почти догорели и в подземелье стоял спасительный полумрак, да и Насте было не до того, чтобы всматриваться в лицо нежданного друга.

Дальше было еще хуже. Идти сама она не могла – ноги Насти подгибались, и всякая попытка поставить ее в более или менее вертикальное положение заканчивалась плачевно: она громко стукалась коленями о цементные плиты пола и вскрикивала от боли, стоило Казарину лишь на миг отвлечься. Наконец он понял, что так ничего не выйдет, и попробовал подхватить девушку на руки. Это была еще более дурацкая идея. Теперь у него самого закружилась голова, и он чуть не уронил тяжелое тело юной женщины на бетон. Все-таки, похоже, сотряс у него был. И Артем, тяжко вздохнув, окончательно отказался от заманчивой возможности почувствовать себя рыцарем. Он неуклюже согнулся, подставляя Насте спину. Та все поняла, благодарно кивнула, одарив Артема еще одной ослепительной улыбкой, и неловко вскарабкалась к нему на закорки.