Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

В подземелье звенела могильная тишина, которая перебивалась лишь глухими ударами пульса, отдававшимися в голове, как в пустой скорлупке. Артем лежал на спине, на красивых, но холодных как лед плитках пола. В остальном все было по-прежнему: витые колонны, теряющиеся во тьме, и слабо мерцающие узорные изразцы стен. Насти нигде не было! Вот что изменилось!

– Настя! – заорал Казарин, и его голос «дал петуха». – Настя! Ты где?

Ответом ему было эхо, издевательски улюлюкающее в дальних закоулках тоннеля.

Да была ли она вообще, эта странная девушка? Не призрак ли это – такой же, как и все, что видел он в своем странном и страшном сне? Артем уже ни в чем не был уверен.

На подножие ближайшей колонны оказалась прилеплена оплывшая свеча (кто ее тут прилепил и даже успел зажечь, Артему уже не было ни малейшей разницы). Огарок с трудом разгонял окутывавшую подземелье тьму.

Что делать дальше, Казарин не знал. Он даже не представлял, в каком направлении теперь двигаться. Коридор казался бесконечным, одинаковые ряды колонн слева и справа уходили в совершенно одинаковую тьму.

Сколько он пролежал так, Артем не помнил. Свеча почти догорела, когда он услышал, что в кармане его куртки что-то пискнуло. Казарин протянул руку и вытащил на свет рацию, которую сто миллиардов лет назад дал ему друг. Огонек на панельке горел недремлющим красным глазком!

Очевидно, переговорное устройство случайно включилось в кармане. Казарин осторожно покрутил ручку настройки. Сквозь шипение эфира прорвался голос с легким и, как показалось Артему, слегка нарочитым иностранным акцентом:

– …Поправка Джексона – Вэника [60]в отношении Советского Союза продолжает действовать, ограничивая торговлю с «империей зла», препятствующей еврейской эмиграции и нарушающей права человека. Благодаря экономическим санкциям советская молодежь по-прежнему лишена таких товаров первой необходимости, как джинсы и «баббл гам», а судьбы советских евреев все так же в руках Кей Джи Би и Юрия Андропова. С вами был Сева Новгородцев [61], глядя из Лондона, Би-би-си. А теперь прослушайте композицию запрещенной в СССР группы «Пинк Флойд», в которой поется: «Брежнев занял Афганистан. Бегин занял Бейрут»…

В динамике проголосили какие-то бабы, старательно маскируясь под русский народный хор: «Сева, Сева Новгородцев, город Лондон, Би-би-си», а затем из него хрипло полилась иностранная музыка.

– Вот так ра-а-аз! – удивленно протянул Артем. – Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-би-си! И как ты только прорвался-то, приятель!

Вообще-то, Казарин понятия не имел, какое сейчас время суток: «Командирские» часы на его запястье давным-давно остановились, искупавшись не в одном подземном водоеме. Но он сообразил: то ли «вражьи голоса» на время перестали глушить, то ли «глушилки» КГБ просто-напросто не доставали до подземелья. Стоп! Но тогда получается, что сигнал в коротковолновом диапазоне прорвался сквозь толщу земли сюда, в подземный ход? Верно! Это же старинное сооружение, не залитое со всех сторон бетоном, как более современные катакомбы городского подбрюшья. К тому же ход купца Брыльева, вероятно, расположен не так глубоко, как городские коллекторы. А это значит…

Казарин покрутил еще немного ручку настройки и почти сразу поймал милицейскую волну. Вместо сладкоголосого солиста «Пинк Флойд», которого советская пропаганда настоятельно рекомендовала «гнать поганою метлой», эфир заполнили сообщения о кражах, убийствах и прочих гнусностях жизни. Хотя менты и располагались, возможно, на расстоянии нескольких сотен метров от Артема, звук был гораздо хуже, чем только что – «вражьи голоса», доносившиеся из далекого Лондона. Видимо, на качество связи очень влияла работа плохоньких советских раций. Однако после всего случившегося Казарин слушал затухающие сообщения о разной чернухе как чудесную музыку! Затем он включил рацию на передачу и произнес:

– Сокол, Сокол, вызывает Гусь! Сокол, Сокол, ответь Гусю, свинья ты эдакая! Сокол, Сокол, я – Гусь, прием…

Динамик зачихал, как старый дворник, напившийся намедни холодного пива, и вдруг внятно ответил быстрым тенорком Стрижака:

– Гусь, это Сокол. Ты где летаешь, птица ты безмозглая? Дождешься, насадят тебя гузкой на вертел! Прием!..

Это действительно был майор – всамделишный и абсолютно живой, несмотря на отделявшую его от Казарина струящуюся бездну радиоэфира!

– Стрижак!.. – от избытка чувств Артем даже отбросил всю обязательную «орнитологическую» чепуху из дешевых детективов, где доблестные «Соколы» и «Беркуты» ловят разных отщепенцев, тормозящих советское общество на пути к светлым далям коммунизма. – Стрижак, миленький, как же я рад тебя слышать!

– Ты где плаваешь, гадкий Гусенок? – встревоженно отозвалась черная пластиковая коробочка. – Вторые сутки от тебя – ни «здрасте», ни «насрать»!

Казарин утомленно потер лоб. Вторые сутки? А ему казалось, что он ползает в этих подземельях на карачках уже целую вечность…

– Сокол, Сокол, это Чайка. Кончай засирать эфир, а то генералу пожалуюсь – до Нового года будешь жить без спецпайка, на одних макаронах. Прием! – проворчал из динамика кто-то третий густым басом.

– Не капай жиденьким, птичка моя белокрылая, я тебя за это рыбкой угощу под жигулевский пивасик! Мы же строго по делу! – моментально отозвался Стрижак.

– Сокол, ты все равно не поверишь, где я, поэтому даже объяснять не буду, – вновь включился в разговор Артем. – Но скоро я окажусь на территории завода имени Цюрупы. Наш клиент – там! Как понял меня, Сокол?

– А-а-атлична понял тебя, Гусеночек! – прозвучал сквозь помехи веселый голос Стрижака. – Обставил ты меня, значит! Прием!

– Ничего, Сокол, перевернется и на твоей улице грузовик с сервелатом! – утешил Артем. – Соколик, вышли группу захвата на завод Цюрупы! Я уже почти на месте! Как понял меня? Прием!

Казарин еще несколько раз проорал в рацию этот свой «Прием!», но тщетно: Сокол почему-то замолчал, будто ему на голову колпачок надели. Но вот в недрах черной коробочки что-то затрещало, и майор Стрижак неожиданно пропел голосом Кобзона:

Как говорят в народе, легче остановить бегущего бизона, чем поющего Кобзона. Однако певец вдруг поперхнулся, в динамике сочно хлюпнуло, и сквозь дырчатую сетку на поверхности пластиковой коробочки вдруг проступила густая темная кровь.

Теперь пение сопровождалось такими звуками, будто у певца хлестала горлом кровь. Кобзон булькал, захлебывался и хрипел, словно кто-то, кого он сильно достал своим пением, пришел и перерезал ему глотку. Кровавые брызги из динамика летели Артему прямо в глаза, в лицо.