Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

– Артем, мне плохо… – проговорила Настя. – Я…

Казарин едва успел подхватить легкую, как перышко, девчонку и уложить ее на цементный пол. Он сорвал с ее лба фару и лихорадочно зашарил ею по стенам убежища.

У бункера должны были где-то быть «легкие» – то есть автономная система вентиляции. Иначе обитатели «бомбухи» быстро задохнулись бы в подземелье, и убежище стало бы для них большим и дорогостоящим склепом. Наконец в следующем отсеке Артему удалось отыскать какой-то бак, похожий то ли на бойлер, то ли на здоровенный самовар. Судя по всему, это и был фильтр, от которого по трубам тек в помещение свежий, очищенный от радиоактивной пыли воздух, втягиваемый откуда-то с поверхности выведенными туда воздухозаборниками.

Казарин лихорадочно зашарил по холодной поверхности «самовара», пытаясь нащупать выключатель. Но того нигде не было. Перед глазами Артема расходились красные круги – как от камня, брошенного в кровавую реку. Он сдавленно захрипел, потом закашлял. И почувствовал, что сейчас умрет.

Внезапно пальцы нащупали какой-то вентиль. Он располагался совсем не там, где искал его Артем: не на железной бочке фильтра, а на трубе, которая шла позади бочонка, вдоль стены, и уходила в потолок. Казарин слабеющими пальцами крутанул пару раз металлический «крендель». В бочонке что-то глухо стукнуло и загудело. И почти тут же Артем почувствовал, как в его легкие рванулся живительный кислород.

Некоторое время он лежал, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и просто втягивал ртом и ноздрями невидимый, но сладостный воздух. Наконец встал, кряхтя, на колени, и пополз к оставшейся в соседнем помещении Насте. Потормошил ее. Но она уже и без того начала приходить в себя. Открыла глаза и сдавленно закашлялась, как человек, умирающий от туберкулеза.

Минут пятнадцать спустя Артем и Настя полностью оправились от удушья. Благодаря заработавшей вентиляции они впервые за много часов смогли насладиться нормальным, почти приближенным к тому, что на поверхности, воздухом.

Вообще, в помещениях бункера было довольно уютно. Конечно, не царские палаты, но и не сырой подвал с крысами и тараканами. Неяркий свет редких дежурных лампочек, который позволил наконец Насте снять со лба порядком надоевшую «фару», навевал дремоту. Можно прикорнуть под глухие разрывы атомных бомб на удачно подвернувшемся ящике с каким-то оборудованием…

Артем встряхнулся: только заснуть ему еще сейчас не хватало! А спать, между прочим, хотелось адски: глаза слипались, а в голове стоял несмолкаемый гул. Много часов, проведенных без сна, не прошли даром, и организм требовал свое. А еще очень хотелось есть.

– Настя, ты, наверное, проголодалась? – только сейчас Казарин догадался спросить об этом свою спутницу.

Уж если он сам, здоровый взрослый мужик, валится с ног от голода и усталости, то каково должно быть юной и хрупкой девушке?

– Не-а… – отважно соврала Настя, сглотнув слюну. Но потом все же не удержалась и призналась: – Ну разве что так, чуть-чуть.

– А ведь здесь должны быть какие-то припасы! – вдруг оживился Артем. – Сухие пайки или что-то в этом роде. Ведь должны же людишки, даже советские, чего-то жрать, пока наверху бушует ядерный смерч. Одними заветами Ильича сыт не будешь.

– Точно! – обрадовалась Настя. – Айда искать? Еще пить зверски хочется. Может, здесь и вода найдется?

– Ага, боржоми, – ухмыльнулся Казарин. – А если очень повезет, то и пепси-кола.

Они принялись обшаривать закоулки обширных помещений «бомбухи» и стоявшие там и сям ящики в поисках съестного. Искать приходилось вдвоем: разделиться не удалось, поскольку «фара» имелась только у Насти, а лампочки горели далеко не везде. Только теперь девушка держала шахтерский фонарик в руке.

Почти сразу же Артем и Настя наткнулись на целый ряд блестевших самоварным золотом цистерн. На каждую из них была аккуратно наклеена бумажка с крупной четкой надписью: «ВОДА ПИТЬЕВАЯ». Казарин тут же отвернул кран в нижней части бака, который отличался от того, что торчал из железной раковины в маленькой кухоньке его квартиры, разве что чистотой. В недрах труб, тянувшихся поверх цистерн, что-то фыркнуло, и крантик, будто нехотя, выплюнул тоненькую струйку водицы. Артем присел на корточки и надолго приник губами к живительной влаге. Настя вздохнула:

– Эх, мужики…

Затем сняла с крючка не стене между баками белую эмалированную кружку, которой не заметил Казарин, наполнила ее до краев, и только затем стала пить.

А вот с едой оказалось совсем туго. Сколько ни обшаривали Артем и Настя многочисленные ящики, грубо сбитые из неструганых досок, они находили там что угодно: противогазы, аптечки, бинты, даже огнетушители – но ни крошки съестного. Зато к каждому из привинченных к стене сидений, которые при желании одним движением можно было разложить, превратив в место для сна, были прикреплены таблички: «Председатель эвакокомиссии», «Медпункт», «Служба связи».

– Ну и страна у нас! – ругался Артем. – Жрать приготовить забыли, но зато таблички, блин, в полной боевой готовности! Их, что ли, тут грызть будем, если Америка херакнет по нам?!

Настя вместо ответа молча кивнула на стену, на которой висел под стеклом какой-то текст. Она указала Казарину наманикюренным пальчиком на нужный абзац. Там, после призывов к гражданам сохранять спокойствие и вспомнить все, чему их учили на уроках ГрОб (гражданской обороны), говорилось, что в укрытии нет запасов питания, поскольку они здесь просто-напросто испортятся в ожидании Третьей мировой. Но все необходимое, мол, обязательно подвезут со специальных складов в перерывах между бомбежками. Ждите и верьте, люди! Если, конечно, доживете…

Артему вспомнилось, как в детстве его сосед – одноногий инвалид, прошедший войну, рассказывал эпизод из своей фронтовой биографии. Когда его в числе прочих новобранцев везли на «передок», как он, по старой фронтовой привычке, называл передовую, комиссары вели агитацию, что, мол, на линии фронта бойцы получат самое лучшее обмундирование и оружие. На деле же бритых сопляков-новобранцев выкинули пинками из кузовов «полуторок» возле «передка» и велели им идти в бой… с голыми руками, подбирая винтовки у убитых и раненых. А позади уже развертывались цепи заградотрядов, усиленных несколькими пулеметами «максим»… Потом сосед попал в немецкий концлагерь, где обзавелся туберкулезом, а на спине ему вырезали звезду и два «ремня» – содрали полоски кожи. Оттуда, после освобождения, он угодил уже в лагерь советский, который был ничем не лучше фашистского концлагеря. Освободился лишь в конце пятидесятых и зажил тихим алкоголиком. Помнится еще, он никогда не ходил в баню – стеснялся звезды и «ремней». Наливал тазик, уносил к себе в комнату и там мылся…