Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

Я прикрыл глаза от лучей и пляшущих в нем пылинок. Из полопавшихся мешков вывалились на каменные плиты пола ржавые болты и гвозди; у стены грудой скелетов громоздился проржавевший фермерский инвентарь; за ним толстые деревянные брусья торчали из-под заплесневевшего брезента. Почти у самых моих ног черви пожирали трупик не то крысы, не то белки.

Я моргнул, полуослепленный, вздрогнул — не столько при виде трупика, сколько от чувства внезапно наступившего холода в душе, и втянул голову.

— Вот она, — сказал Дэвид, и его бесстрастный тон вернул меня к реальности. — Пластинка.

Над нашими головами, как раз посредине притолоки, была табличка с оригиналом того изображения, которое скопировал Дэвид. Я бросил на нее взгляд, невольно реагируя на приглашение Дэвида посмотреть, и отвернулся. Он разочарованно нахмурился.

— Тебе не интересно?

— Мне… тревожно, — выдавил я наконец. — Может, вернемся в дом? Джун, наверное, уже встала и ждет нас.

Он пожал плечами и зашагал назад, по той же залитой солнцем и заросшей сорняками дорожке в окружении корявых плодовых деревьев и пыльных, затянутых паутиной кустов, по которой мы пришли.

— Я думал, тебе будет интересно, — сказал он. И добавил: — В каком смысле тревожно?

Я покачал головой, не зная, что ответить.

— Может, все дело во мне, — промямлил я наконец. — Видно, сегодня не мой день. Сил не хватает.

— На что сил не хватает? — резко переспросил он и тут же пожал плечами, не дав мне ответить. — Впрочем, как хочешь. — Но после этого он отдалился от меня и замолчал. Вообще-то он не был обидчив, но я достаточно хорошо его знал и понял: я задел его больное место, о существовании которого даже не подозревал, и решил не затягивать свой визит.

До отъезда я еще успел повидаться с Джун, хотя радости мне это не добавило. Она похудела, побледнела, на лице залегли морщинки, никакого румянца, естественного для новобрачной или любой здоровой молодой женщины летом. Ее веки покраснели, природная синева глаз как будто разжижилась; кожа пересохла, точно утратила влагу; даже ее волосы, глянцево-черные и упругие в те разы, когда я видел ее раньше, теперь утратили блеск и безжизненно повисли.

Конечно, все дело могло быть в том, что я застал ее в неудачное время. Как я узнал позднее, неожиданно скончался ее отец, и это ее, несомненно, угнетало. К тому же она трудилась наравне с Дэвидом, приводя старый дом в порядок. А может, дело было в «миазмах», о которых говорил ее муж, — они могли вызывать у нее аллергию.

Могли…

Но почему все это — озабоченность Дэвида, его (или моя?) одержимость событиями и предметами далекого прошлого; старинные местные легенды о призраках и гигантских фигурах из тумана; загадочное недомогание Джун — вызывало во мне такую тревогу за них, которую не объяснишь обычной дружбой, я не знал и объяснить не мог. В тот миг я чувствовал лишь одно: где-то далеко огромное тяжкое колесо тронулось с места и катится вниз, набирая обороты, а мой друг и его жена стоят на его пути, даже не подозревая об этом…

Теплыми ленивыми волнами прокатило лето; пришла осень, деревья бесстыдно и бездумно разделись донага (хотя, казалось бы, почему бы им не сохранить листву, зимой все теплее); мой бизнес то и дело подкидывал мне разные проблемы, так что я работал не поднимая головы и совершенно не имел времени на раздумья о странностях последних двенадцати месяцев. Время от времени я видел в деревне Дэвида, в основном издали; видел и Джун, но гораздо реже. Он был почти всегда изможден, — ну, если не изможден, то замучен, взволнован, взвинчен, загнан, — а она… от нее, можно сказать, вообще ничего не осталось. Бледная, худая как спичка, с красными (как я подозревал) глазами за стеклами темных очков. Супружеская жизнь? Или другие заботы? Не мое дело.

А потом снова наступило время глубинного келпа, и тогда Дэвид сделал свои дела моими.

Здесь я должен обратиться к читателю с просьбой сохранять терпение. Последующая часть моего рассказа наверняка покажется ему написанной второпях, непродуманной, плохо организованной. Но именно так запомнились мне те события: смутные, нереальные, перемежающиеся бессвязными диалогами. Все произошло очень быстро: вот и я не вижу причин затягивать…

Дэвид громко постучал в мою дверь, когда с черного неба лили потоки дождя, а ветер хлестал и дико раскачивал деревья; я открыл и увидел его, в рубашке с короткими рукавами, исхудавшего, с отсутствующим взглядом. Несколько порций бренди и энергичное растирание махровым полотенцем вернули ему подобие нормального вида, но к тому моменту он уже устыдился своего поведения и не горел желанием его объяснить. Однако я не был готов отпустить его так просто. Я решил, что время откровенного разговора пришло; пора наконец выяснить, что происходит с моим другом, и принять меры, пока еще есть время.

— Время? — Он уставился на меня из-под копны встрепанных волос, на его плечах белело полотенце, а мокрая рубаха сушилась на стуле у открытого огня. — Есть ли еще время? Будь я проклят, если знаю… — И он покачал головой.

— Ну, так расскажи мне обо всем, — сердито настаивал я. — Хотя бы попробуй. Начни с чего-нибудь. Ты ведь зачем-то пришел ко мне. Все дело в вас с Джун? Ваш брак оказался ошибкой? Или причина в доме, в этой старой ферме?

— Отстань, Билл! — фыркнул он. — Ты и так все знаешь. Ну, если не все, то кое-что. Ты же сам все почувствовал. Причина в доме, ты говоришь? — Уголки его рта поползли вниз, лицо приняло угрюмое выражение. — Да, в доме, именно в нем. В том, чем он был, и чем, возможно, не перестал быть даже сейчас…

— Продолжай, — подтолкнул я его, и он рассказал мне следующее:

— Я пришел, чтобы попросить тебя поехать со мной обратно. Еще одну ночь один я в этом доме не выдержу.

— Один? А Джун разве не с тобой?

Взглянув на меня, он изобразил лицом подобие прежней улыбки.

— Со мной и не со мной, — сказал он. — Ну да, да, она в доме, но я все равно один. Она не виновата, бедненькая. Это всё ферма чертова!

— Рассказывай, — снова подтолкнул я его.

Он вздохнул, прикусил губу. И через секунду продолжил:

— По-моему, — сказал он, — по-моему, это был храм. И не думаю, что римляне были его первыми строителями. Ты, конечно, слышал, что на некоторых камнях Стоунхенджа нашли финикийские символы? И вот вопрос: что еще привезли с собой древние мореплаватели в старую добрую Англию?

Кому поклонялись наши предки в доисторическое время? Матери-земле, солнцу, дождю — и морю? Мы ведь на острове, Билл! Мы со всех сторон окружены морем! И оно было щедрым! Оно и теперь не оскудело, но тогда! Так не естественно ли было для нас обожествлять море — и все его дары?

— Его щедрость? — переспросил я.