Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

Я удивился почти так же сильно, как Энн, но согласился. Выходя, я сказал ей, что вернусь через полчаса.

Сначала мы шли вниз по улице молча. Я уже начал сомневаться в том, что ему на самом деле есть что мне сказать, как я предположил сначала, и это не постой каприз с его стороны. Но когда впереди показалась набережная, он спросил:

— Вы давно знаете мисс Энн, док?

— Шестнадцать лет, — сказал я, но решил не вдаваться в объяснения того факта, что из последних тринадцати лет двенадцать с половиной мы с ней не общались.

— Женитесь на ней, — сказал он так спокойно, как будто это был самый обычный совет, какой один совершенно чужой человек может дать другому. — Увезите ее в Манчестер, а еще лучше — в Англию. Инсмут — плохое место для носителей, даже с нормальным лицом. И не оставляйте это место детям…

завещайте все государству или еще кому. Знаю, лок, вы думаете, что я спятил, вы человек ученый и все такое, но я знаю Инсмут, он у меня в костях, в крови и в моих снах. Он того не стоит. Заберите ее отсюда, лок. Пожалуйста.

Я открыл рот, чтобы ответить, но он точно рассчитал свою речь и не дал мне такой возможности. Мы были на одной из узеньких улочек близ набережной, из тех, что пережили пожар, и он уже остановился перед одной развалюхой и отпирал дверь.

— Внутрь не приглашаю, — коротко сказал он. — Неудобно. Доброй ночи, док.

Не успел я вымолвить ни слова, как дверь захлопнулась у меня перед носом.

Гидеон сдержал слово. Он знал, где прячутся другие обитатели Иннсмаута с такими же лицами, как у него, и понимал, как уговорить или застращать их, чтобы они согласились мне помочь. Некоторых он убедил прийти в отель; остальных мне было разрешено посетить у них дома, где они, как настоящие пленники, просидели безвылазно десятки лет.

За неделю я собрал первую группу образцов и увез их в Манчестер. Две недели спустя я вернулся с дополнительным оборудованием и взял еще образцы тканей, частично у людей, которых я уже тестировал, частично — сравнения ради — у их не затронутых изменениями родственников. Я отдался проекту с энтузиазмом, несмотря на массу рутинных дел, которыми должен был заниматься как исследователь и как преподаватель. Скорость, с которой я продвигался, считается в моем деле хорошей — и все же она оказалась недостаточной для жителей Инсмута: хотя мне и так с самого начала было ясно, что никакого лекарства от их дурных снов я не найду.

Через три месяца после нашей первой встречи Гидеон Сарджент погиб в жутком шторме, который разразился внезапно, пока старик рыбачил. Его лодка разбилась о риф Дьявола, а все, что в ней было, включая тело самого Гидеона, нашли позже. Вскрытие выявило, что он умер от перелома шеи, а множественные порезы и синяки его тело получило уже после смерти, пока его лодку носило и било о риф.

Гидеон умер первым из моих подопытных, но не последним. В течение года я потерял еще четверых — все скончались в своих постелях от самых заурядных причин, — и не удивительно, ведь одному из них было за семьдесят, а два других разменяли девятый десяток.

Разумеется, пошли неприятные толки (доказывающие, как обычно бывает со сплетнями, что раз после этого, значит, от этого) о том, что взятие образцов ткани перевозбудило или ослабило этих людей, но Гидеон проделал замечательную работу, убеждая носителей внешности в том, что сотрудничество со мной в их интересах, поэтому никто из оставшихся в живых не выставил меня за порог.

Не осталось никого с такой же замечательной внешностью, как у Гидеона. У тех, кто уцелел после взятия образцов тканей, признаки были недоразвитыми и присутствовали не все — однако и они жаловались на периодически посещающие их сны, настолько кошмарные, что они готовы были избавиться от них любой ценой. Они то и дело спрашивали меня о том, как продвигаются поиски лекарства, но я уходил от прямого ответа, как всегда.

Пока я регулярно ездил в Инсмут и обратно, я, естественно, часто видел Энн и был рад этому. Мы оба были слишком скромны, чтобы открыто расспрашивать друг друга, но со временем я начал понимать, насколько одинока она была в Инсмуте и в каком розовом свете виделись ей теперь годы учебы в Англии. Я понял, почему она решила написать мне, едва узнав о моей работе в Манчестере, и в какой-то момент поверил в то, что она хочет перевести наши дружеские отношения на более прочную и постоянную основу.

Но когда я наконец собрался с мужеством и попросил ее стать моей женой, она отказала.

Видимо, она знала, как сильно огорчит меня ее отказ и как пострадает моя уязвленная гордость, потому что постаралась сделать это как можно тактичнее, но тщетно.— Мне и вправду очень жаль, Дэвид, — уговаривала меня она, — но я просто не могу это сделать. В некотором роде я бы даже хотела выйти за тебя, и очень, — иногда мне бывает так одиноко. Но я не могу оставить Инсмут сейчас. Не могу уехать даже в Манчестер, не говоря уже об Англии, а ведь ты не захочешь остаться в Штатах насовсем, я знаю.

— Это лишь предлог, — возражал я ей тоном мученика. — Я знаю, что тебе принадлежит здесь изрядный кусок недвижимости, но ты сама говорила, что она почти ничего не стоит, к тому же ренту можно собирать и из-за океана — мир полон владельцев жилья, которые живут в одной стране, а сдают — в другой.

— Дело не в этом, — отвечала она. — Дело в том… я не могу объяснить.

— Дело в том, что ты Элиот, да? — спрашивал я обиженно. — Ты думаешь, что не можешь выйти замуж по той же самой причине, по какой Гидеон Сарджент всю жизнь отказывался жениться. В твоей внешности нет и следа инсмутской заразы, но ты видишь сны, так? Ты едва не проболталась об этом Гидеону в тот вечер, когда он приходил в отель.

— Да, — произнесла она едва слышно. — Я вижу сны. Но я не старуха, всю жизнь просидевшая взаперти до твоего прихода. Я знаю, что ты не найдешь лекарства от снов, даже если сможешь объяснить, что их вызывает. Я хорошо понимаю, что может выйти из твоих исследований, а что — нет.

— Не уверен, — ответил я. — Вообще-то я не уверен даже в том, что ты правильно оцениваешь свое положение. Учитывая, что у тебя нет и следов инсмаутской внешности, а также то, что ты не происходишь от здешних Элиотов напрямую, почему ты решила, что твои кошмары — это не просто кошмары, а нечто большее? Ты же сама возразила Гидеону, когда он заговорил об этом впервые, что сны снятся всем. Даже мне они снятся. — Я чуть было не сказал «снились», но вовремя сдержался — это уж было бы откровенное нытье.

— Ты же биохимик, — сказала она. — По-твоему, физическая трансформация — корень проблемы, а сны — явление периферийное. Для жителей Инсмута все по-другому — сны главное, а внешность — их последствие, а не причина. А я одна из них.