Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

— Но ты же образованная женщина! Пусть ты историк, но все же ты имеешь достаточно представления о науке, чтобы знать, какова истинная причина инсмутской внешности. Это генетическое расстройство.

— Я знаю, что Тайный Орден Дагона и похождения капитана Оубеда Марша в Южных морях — мифы, — согласилась она. — Состряпанные, как ты говорил Гидеону, для того, чтобы объяснить сны и не объяснимую ничем иным напасть, вызванную дефективными генами. однако занести эти гены в общину могли, среди прочих, и Элиоты, ген мог передаваться в семье из поколения в поколение еще до переезда в Америку — в Англии, как тебе известно, тоже были свои закрытые общины. Я знаю, что ты взял у меня образцы тканей исключительно, как ты говоришь, в целях сравнения, но все это время я ждала, что ты вот-вот придешь ко мне и скажешь, что нашел ген, ответственный за инсмутскую внешность, и у меня он тоже есть.

— Не имеет значения, — отвечал я жалобно. — Ну, какое это имеет значение? Пожениться-то мы можем?

— Для меня это важно, — сказала она. — И выйти за тебя я не могу.

Наверное, неудача с Энн должна была удвоить мою решимость выследить ДНК, ответственную за синдром Инсмута, хотя бы ради того, чтобы доказать ей: она не носитель, а ее сны — это просто сны. Но этого не случилось; уязвленный ее отказом, я впал в депрессию. Я продолжал работу над проектом так же усердно, как и раньше, но мне день ото дня труднее становилось ездить в Инсмут, останавливаться в отеле, где она жила, ходить по улицам, которыми она владела.

Я стал искать другую женщину, которая помогла бы мне залечить мою эмоциональную травму, а наши отношения с Энн становились все более и более прохладными. Мы больше не были друзьями в самом прямом смысле этого слова, хотя и продолжали притворяться при встрече.

Тем временем члены моей контрольной группы продолжали умирать. На второй год ушли еще трое, и стало особенно очевидно, что, каковы бы ни были мои открытия, людям, чьи ДНК я вижу перед собой, они уже ничем не смогут помочь. Вообще-то для моей программы это не имело значения — образцы ДНК Гидеона и других продолжали существовать, тщательно замороженные, они лежали в холодильнике. Проект продолжался, более того, приносил результаты.

На третий год я наконец нашел то, что искал: инверсию седьмой хромосомы, затрагивавшую семь генов, в том числе три непарных. У гомозиготов, как Гидеон, все гены были парными и изображались обычным путем; у гетерозиготов, к которым относились почти все мои подопытные, в том числе и живые, хромосомы могли образовывать пары только в том случае, если одна из них закольцовывалась, тем самым прекращая функционирование нескольких генов. Что эти гены делали и как, я не знал, но биохимический анализ частично дал мне ответы.

На следующий день я поехал в Инсмут, чтобы сообщить новость Энн. Хотя наши отношения к тому времени окончательно испортились и почти сошли на нет, я все же чувствовал себя обязанным объяснить ей все, что смогу.

— Ты знаешь, в чем заключается закон Геккеля? — спросил я ее, пока мы шли вдоль Мэнаксета, мимо того места, где когда-то стояла ювелирная фабрика Маршей.

— Конечно, — ответила она. — Я все про это читала, еще когда мы начали участвовать в эксперименте. Закон Геккеля гласит, что онтогенез повторяет филогенез — то есть эмбрион, развиваясь, проходит через последовательные стадии, каждая из которых является памятью эволюционной истории организма. однако в последнее время было доказано, что закон нельзя воспринимать буквально, а лишь как своего рода метафору. Я всегда думала, что инсмутская внешность может быть как-то связана с тем моментом развития эмбриона, когда у него появляются жабры.

— Не настоящие жабры, только их следы, — поправил ее я. — Видишь ли, те же структуры эмбриона, которые отвечают за рост жабр у рыбы, у других организмов отвечают за что-то совсем другое; это называется гомологией. Традиционное мышление, сбитое с толку отсутствием истинного понимания того, как именно происходит копирование физических структур, полагает, что когда естественный отбор заменяет одни структуры на другие — к примеру, плавники у рыб постепенно превращаются в лапы амфибий или передние конечности некоторых ящериц становятся крыльями птиц, — то гены, порождающие эти структуры, заменяются на гены, порождающие другие. Но все может происходить и совсем иначе. Возможно, новые гены просто образуются в каких-то местах старых, и тогда те просто отключаются. Поскольку старые гены больше не имеют отражения в структурах взрослого организма, они не подлежат исключению путем естественного отбора, а значит, не теряются, и, хотя их могут попортить накопившиеся со временем случайные мутации — которые тоже не подлежат исключению путем естественного отбора, — выключенные гены могу сохраняться в организмах из поколения в поколение миллионы лет. Если так, то они могут когда-нибудь и проявиться в каком-нибудь конкретном организме, при условии, что произойдет нечто такое, отчего отключение не сработает.

Подумав над моими словами некоторое время, она сказала:

— Из твоих слов следует, что все человеческие существа, а также все млекопитающие, рептилии и амфибии, могут носить в себе гены, отвечающие за развитие рыб. Обычно они спят и не доставляют хлопот организму-хозяину, но при определенных условиях механизм их отключения дает сбой, и тело, в котором они живут, начинает приобретать морфологические признаки рыбы.

— Все правильно, — сказал я. — Именно это я и предлагаю считать причиной инсмутского синдрома. Иногда, как в случае с Гидеоном, он проявляется в начале жизни, даже до рождения. У других носителей процесс начинался уже в зрелом возрасте, возможно, из-за того, что в молодости иммунная система подавляла зарождение исходных мутаций, а с возрастом, когда организм начинал стареть и все системы ослабевали, запускался необходимый механизм.

Следующего вопроса пришлось подождать, но я знал, каким он будет.

— А с какого же боку тут сны? — спросила она.

— Ни с какого, — ответил я ей. — К биологии они не имеют отношения. Как я и думал. Сны — вещь чисто психологическая. Никакого психотропного протеина в нашем случае нет. Речь идет лишь о легкой недоработке отключающего механизма, которая приводит к изменениям физической структуры. Энн, сны приходят оттуда же, откуда возник Тайный Орден Дэгона и фантазии Зэдока Аллена — они реакция на страх, тревогу и стыд. Они заразны и распространяются точно так же, как слухи — люди слышат их и переносят дальше. Носители знают, что должны видеть определенные сны, ведь они носители, и этого знания оказывается достаточно, чтобы сны начали сниться. Вот почему никто не может их толком описать. Даже человек, который не является носителем, но боится им стать, может начать видеть сны под влиянием чистого страха или самовнушения.