Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

Она прижала телевизор к груди и перекатилась на спину.

Два месяца спустя на вокзале Дунай в Белграде она думала о том, чтобы изменить своему решению вернуться домой, в Румынию. Нет, этого не будет. Она забралась в поезд. Проводник требовал доллары за место в спальном вагоне. Она предложила десять. Он помотал головой.

— А сколько? — спросила она.

— Тридцать, — буркнул он кисло.

Теперь настала очередь Даниелы трясти головой.

— Вот еще, — фыркнула она и пошла искать место. Проблема с Румынской Железной Дорогой заключалась в том, что место резервировалось за пассажиром в момент покупки билета. Но только при путешествии внутри Румынии. В Белграде купить билет с местом было нельзя. Когда они пересекут румынскую границу и в Тимишоаре в поезд сядут люди, у которых будут билеты с местами, Даниела рискует оказаться на полу. И все равно тридцать долларов за спальник — это слишком. Позор и совсем не по-революционному требовать с людей такие деньги.

Поезд катил по северной Сербии, через провинцию Воеводина, и Даниела изнемогала от неменяющегося пейзажа за окном. Возвращение в Румынию сделало ее нервной и напряженной.

После революции прошли несколько недель. С контрреволюцией справились за неделю, после чего агентов Секуритаты выкуривали из их убежищ и либо расстреливали на месте, либо отдавали под суд. Так что бояться было нечего. Она и не боялась: напротив, ее возбуждала мысль о возвращении домой. Только вот возбуждение всегда немного отдает страхом.

Движение поезда укачало ее, и она заснула.

Ей снились картины революции. Те, которые она видела по телевизору, только теперь без посредничества экрана. Танки грохотали по улицам Бухареста, изрыгая клубы выхлопных газов и обстреливая все здания без разбора. Автоматные очереди оставляли глубокие рытвине в гипсовой лепнине обветшалых многоквартирных домов. В одном окне возникло рыло пулемета, за ним показалось чье-то лицо, и на улицу немедленно обрушился поток огня. Какой-то солдат выстрелил, укрывшись за танком. Выстрел попал в цель, и мужчина в окне упал в комнату, а пулемет, кувыркаясь, полетел наружу. Орудийная башня танка сделала поворот на тридцать градусов и плюнула снарядом в дом. Осколки стекла и кирпича брызнули во все стороны, как игрушки, а из нескольких почерневших окон вырвались языки пламени. Продолжая разворачивать башню, танк обстрелял соседний дом и еще один.

Идет процесс очищения, смутно поняла она. Экзорцизм огнем и штукатуркой для изгнания злого духа из города.

Она проснулась с тревожной мыслью о тоннелях. Очевидно, под Бухарестом существовала тайная система подземных ходов, доступ к которым имела только Секуритата. Но тайные агенты бросились врассыпную, как кролики в поисках укрытия, а значит, их потайные места не могут остаться неприкосновенными.

Она опять уснула. Ее разбудили пограничники. Ей, измученной потрясениями последнего времени, они показались автоматами в форме. Сон одолел ее снова. В Тимишоаре поднялся шум и топот, когда обитатели опального города начали штурмовать состав.

— Резерват! Резерват! — тонкими ноющими голосами причитали они, но она захрапела громче, и они отстали.

До Бухареста было еще несколько часов пути. Даниела выскальзывала из сна и снова погружалась в него, как в ванну с мыльной тепловатой водой. Жалкое купе с набившимися в него пассажирами путалось у нее с обрывками снов. В какой-то момент она даже подпрыгнула, когда ей показалось, что в креслах напротив сидят обмякшие Чаушеску и его злодейка жена, оба с распухшими лицами в оспинах от пуль и с отвисшими челюстями.

В какой-то неопределенный миг Даниела сквозь сон ощутила, что стало светать. Ранний утренний свет, мутноватый, как вода, в которой вымыли посуду, размазался по оконному стеклу вперемешку с полосами непрозрачных облаков, точно разводы от тряпки. Двое из ее спутников уже проснулись: небритый старик в помятой мягкой шляпе и болезненный парнишка лет восемнадцати-девятнадцати. Оба были под стать серому утру, без искры революционного энтузиазма, которого она ждала.

Проснувшись, не стоило засыпать снова. Уж очень тревожные были сны. Уставившись в немытое окно, она высматривала в тумане знакомый пейзаж. Но ничего не увидела. Чем дольше она смотрела, тем сильнее становилось ее ощущение отрыва от реальности. Может, Румыния испарилась, оставив лишь этот густой, как в море, туман? Она почти ждала, что за окном вот-вот махнет хвостом проплывающая рыба или какой-нибудь житель морских глубин устремит на нее свой скорбный взгляд.

Должно быть, она все же заснула, потому что пейзаж за окном как-то вдруг сменился окрестностями Бухареста. Туман поднялся, но все еще висел над крышами, закрывая небо; не столько туман, сколько дымка, загрязненная городской копотью и пылью.

Поезд миновал переезд со шлагбаумом, и Даниела заметила отдельные фигуры, бредущие врозь по пыльной улице. одна «Дакия» в длинном ряду автомобилей, припаркованных под скелетами деревьев, выгорела дотла. Она ожидала увидеть что-нибудь подобное.

Но поезд уже грохотал дальше, глубже вползая в город. Она не была здесь всего год, но как все переменилось. В предыдущее десятилетие многие старинные городские здания, и прежде всего церкви, оказались под угрозой уничтожения. Угроза была не пустой. Поезд проехал мимо большого пустыря, заросшего сорняками, в котором Даниела с болью в сердце опознала место, где когда-то стояла одна из старейших католических церквей.

Локомотив затормозил на последнем повороте, состав встряхнулся, и Даниела увидела впереди большую дугу грязно-зеленых вагонов, медленно вползающих под своды Гара де Норд.

Вокзал остался таким, каким она его помнила. Страшным, как смертный грех. Жаждая впечатлений, она вышла на улицу. Там пахло, как прежде, — отходами и гнилыми фруктами. Поскольку в Бухаресте свежих фруктов почти не бывало в продаже, Даниела всегда думала, что причина в неисправной канализации. Ее огорчило то, что революция не оставила в городе своего запаха. Она оглядывалась, ища следы боев, которые показывали по телевизору. В дорожном покрытии были рытвины, но они были и раньше. Люди, встречавшиеся ей на улицах, выглядели, как раньше: больными, запуганными, побежденными. Они не радовались свободе, в их глазах не горел огонь независимости. Тяжесть как будто и не думала падать с их плеч.

Ошеломленная, она пошла прочь от вокзала и окружавших его дешевых отелей и проституток. одна улица пересекала другую и вливалась в третью. Но все они выглядели одинаково. По дороге ей то и дело попадались заколоченные окна с выбитыми стеклами. Все двери были крепко заперты, а ставни, там, где они еще сохранились, закрыты.