Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

Заметив автобус, она решила, что хорошо бы и ей сесть на какой-нибудь транспорт для экономии времени: скоро начнет темнеть. Автобус встал на светофоре, и Даниела нахмурилась, увидев его выбитые стекла и мятые бока. Весь автобус как будто покрывала туго натянутая пленка грязи. Головы без тел дернулись за толстыми, словно аквариумные, стеклами, когда автобус тронул с места на зеленый.

Даниела содрогнулась при мысли о том, чтобы войти в автобус, где дверцы-гармошки захлопнутся за ее спиной, точно разумные пособники того сомнительного народа, который уже сидит внутри. Среди них она почувствует себя обвиняемой, представшей перед присяжными и судьями. Виновной, пока не докажет обратное. Приговор будет вынесен и приведен в исполнение тут же, в суде. Ведь, в конце концов, именно так народ поступил с Чаушеску. Так что теперь Секуритата возьмет реванш. Внезапно все до одного жители города оказались прислужниками Секуритаты, а она — их добычей.

Еще один автобус остановился у обочины дороги, его дверцы раздвинулись. Даниела повернулась к нему спиной и бросилась в ближайший переулок. Не оглядываясь, она прошла переулок насквозь и вышла с другой стороны. И лишь на следующем перекрестке посмотрела назад. Но там ничего не было. Та же случайная череда битых стекол и заколоченных окон, те же шрамы от пуль и воронки от снарядов. Она продолжала шагать в направлении, которое, как она надеялась, было выбрано правильно, но мужество покинуло ее. То и дело она заглядывала в просветы между домов, — ею владел иррациональный страх перед автобусом: вдруг он преследует ее, двигаясь по параллельной улице.

Скоро она совсем сбилась с пути, зубы застучали от холода. Сумерки искажали природу всего, что было в поле ее зрения. Уличные фонари, это наследие Древних, едва горели. Они, как факел, внесенный в темный дом, не столько рассеивали мглу, сколько сгущали ее. Даниела напрягала глаза, пытаясь прочесть название сотой по счету улицы, в которую она сворачивала сегодня. Она почти отчаялась, когда тени, скрывавшие буквы, вдруг на мгновение расступились, и она увидела: улица Георгиу.

Та самая улица. Иначе быть не может.

Дрожащими от волнения пальцами она вытащила из кармана сложенный листок бумаги и стала вчитываться в него. Название улицы совпадало.

Легким шагом она пошла вниз по улице, рассматривая номера домов. Найдя нужный, она отступила назад и оглядела его. Дом ничем не отличался от своих соседей. Небо над крышами быстро утрачивало цвет. Она взбежала на три лестничных марша вверх, уворачиваясь от кусков свисавшей с потолка штукатурки, огибая кучи мусора. Дверь в квартиру брата была приоткрыта. Она постучала, не рассчитывая на ответ, и тихонько толкнула дверь внутрь. Было слишком темно и ничего не видно. Она щелкнула выключателем, но ничего не произошло.

Мешкая на пороге, она испугалась и не могла ни войти внутрь, ни покинуть квартиру. В здании было тихо, с улицы тоже не доносилось ни звука. Не журчала далее канализации. Пахло в квартире плохо. Все же она ничего не различала в темноте, хотя ее глаза и привыкли.

Проделав такой большой путь, через границы реальные и воображаемые, она не могла просто развернуться и уйти. Что-то — быть может, та самая решимость, которая вывела ее когда-то из страны — толкнуло ее внутрь, в квартиру. Положив руку на стену за выключателем, она медленно пошла. Штукатурка под ее правой рукой была липкой на ощупь. Она продвигалась вперед, вытянув в темноту перед собой левую руку. Вдруг стена кончилась. Она дошла до дверей и теперь стояла, вглядываясь внутрь. Свет снаружи проникал в щели меж досок, которыми заколотили окно. Три-четыре прутика света выдали секреты комнаты: лопнувший матрас с торчавшими из него набивкой и пружинами, расколотый стол и неизбежная мозаика из битого стекла на полу.

Вдруг за ее спиной что-то тихо звякнуло.

Она застыла, затаив дыхание. Может быть, птица бьется под крышей или крыса. А может, и человек. Скрывающийся агент Секуритаты. Отчаянный человек, которому нечего терять.

Она напрягала слух, стараясь уловить еще хотя бы один звук. Но улицы точно вымерли. И тут тихо, как перья, падающие на снег, зашелестели маленькие когтистые лапки.

Крысы. Против крыс она не возражала. Лучше они, чем люди.

Оставаться в квартире было бессмысленно. Брат, судя по всему, давно ее покинул, а без света она не могла ни найти подсказку о том, где он сейчас, ни расчистить себе место для сна. Она опасливо вышла из квартиры и спустилась на улицу. Там было пустынно. Она перешла на другую сторону и дошла до перекрестка. Там она повернула направо и пошла, как она надеялась, к центру.

Она даже успокоилась, снова услышав журчание канализации. Появились прохожие. одни нарочито оборачивались ей вслед; другие, наоборот, жались к стенам, подальше от желтого, как моча, света уличных фонарей. Моргнула жужжащая вывеска отеля. Она попросила номер на одного. Помощник управляющего дал ей формы для заполнения, а потом, после короткого неразборчивого разговора по телефону, и ключ. Она тяжело поднялась на второй этаж и встала, ища глазами номер 25. Освещение было скудным: каждая вторая лампочка была вывернута, оставшиеся 20-ваттки лили мутный, как бульон, свет. Покрутив ключ в руках, она подошла к ближайшей двери. И лишь убедившись, что никто не шел за ней следом и не подслушивает теперь у дверей, начала раздеваться. Бросила свитер на простой деревянный стул у окна. Луна была почти полной. Стягивая через голову рубашку и расстегивая белье, она поймала свое отражение в треснувшем зеркале. Лунный свет льнул к ее коже, как сорочка, делая особенно заметным вытатуированный на плече номер: 20363.

Забравшись в постель, она закуталась в одеяло. Она жалела, что вернулась, и не желала признаться себе в этом. С улицы, несмотря на закрытое окно, слышались шаркающие шаги. однако через полчаса все стихло. Ее клонило ко сну, болели руки и ноги.

От звука за дверью она подпрыгнула, вибрируя от страха. Это были шаги. Она прислушалась, но ничего больше не услышала. Наверное, приснилось. И тут же совершенно отчетливо услышала стук подошв: кто-то прошел по коридору и остановился у ее двери. Звук еще чьих-то шагов донесся с другой стороны, и все повторилось. Голоса забормотали что-то неразборчивое, повышаясь, точно в споре.

Вдруг дверь задрожала на своих петлях. Ручка несколько раз повернулась. Снаружи ударили чем-то тяжелым, и Даниела услышала деревянный треск.

Они вошли, а она не могла пошевелиться: одеяла придавили ее к кровати. Она металась и мычала.

Вдруг дверь сказала громкое краааак.

Она завизжала.

И тут же проснулась, вся в поту, дрожа от страха.

В комнате и за дверью все было тихо. Весь отель был беззвучен, как морг. Свернувшись калачиком под простыней, она попыталась расслабиться.