Регина Лукашина - Блеф во спасение

Сумбурная, сбивчивая речь самого молодого члена команды напомнила присутствующим о том, что поиск духовной грамоты Софии Палеолог, даже разгадка одной из величайших тайн человечества — не научная прогулка, а вопрос национальной и планетарной безопасности.

— Елена Витальевна, — от голоса полковника по её жилам пошла дрожь адреналиновой побудки, — так что было разрушено в Воскресенской обители на Истре, можно подробнее?

— Да, конечно, — она кашлянула, — в декабре 1941 года, писала в своей монографии о подмосковных монастырях историк Глушкова, «немецко-фашистские войска при отступлении намеревались полностью взорвать монастырь. Заряды были заложены и приведены в действие под соборным храмом в честь Воскресения Христова, его колокольню, часть крепостных стен и башен. Начавшийся пожар уничтожил почти все постройки, рухнул шатер ротонды, глава храма Воскресения и его звонница, сгорела деревянная часовня гроба Господня, спроектированная ещё Растрелли. Была повреждена, но уцелела каменная кубикула XVII века. 12-ти ярусный иконостас с древней живописью школы Симона Ушакова погиб в огне. Был разрушен придел Марии Магдалины, созданный Матвеем Казаковым, башни Елисаветинская и Дамасская, взорваны верхи остальных башен, Вифлеемская и надвратная церкви». В общем, легче перечислить, что осталось нетронутым. Фундамент.

— Вот это — самое главное, — с нажимом заметил Дубровин, — перерыв.

Торжественный выход сотрудников в курилку и далее в кафетерий для поддержания энергоёмких мозгов Лена пропустила, прямиком отправившись в подвальный тир. Именно там её напарник и телохранитель заметил горькую складку и немой упрёк в ясных голубых глазах. Упрёк, быстро утонувший в их омутах. Только эти глаза, где ещё вчера плескался смех и дружеское доверие, словно задёрнулись плотными шторами. Каменное безразличие. Почти отчуждение. Лена, чем я тебя обидел? Только не теперь… Женщины, умные и умелые, могут быть незаменимы в бою. Как амазонки. Как боевой нож. Но эту стихию надо сделать дружественной. Так в чём я ошибся, когда поранил тебя? Только не это, Лена. Нам сейчас надо быть единым целым.

— Вот чего я не могу понять, — заметила она, уже вытаскивая обойму, — если мой бывший однокурсник уже замаран по самые уши, почему бы его не запереть в СИЗО и не дать бумагу с ручкой? Трусом был, трусом останется, несмотря на своё пышное оперение. Напишет роман о Софии Палеолог.

Оба стояли, сняв наушники, отложив оружие на столики. Лена взяла «трубу» и посмотрела на результат стрельбы напарника. Кособокая дырка ровно в центре мишени. Одна. Он положил три пули в десятку.

— А что мы ему предъявим? — пожал плечами Михаил. — ну, стырил две чужих курсовых работы. Ну, интересуется средневековой мистикой. Ну да, его раздражают бородатые дармоеды в тортиках, что пускают вонючий пар. Таких критиков падения нравов, если верить комментариям в интернете, в любом уездном городе четырнадцать на дюжину. Наркотики? Да он понятия не имел, что ингредиенты к невинным препаратам в лаборатории клиники эстетической стоматологии превратят в «крокодила» с бегемотом. Лицензию он ни на йоту не нарушил. А про то, что связь его с NISA засвечена, забудь. Сама, небось, догадалась, что рабочая группа — это для отвода глаз… Тихо!

В тир, посматривая по сторонам, вошёл полковник Дубровин. Быстро надев наушники, Михаил вернулся на линию огня.

— Ну, как наша пулемётчица? Всех врагов к стенке поставит? — широко улыбаясь, он подошёл к ним. Прошло всего секунд десять.

— Плавает она точно лучше, всё-таки мастер спорта, — ответил военный разведчик, пока начальник рассматривал её мишень, — а вот за белок в лесу пока можно не беспокоиться. Ни в глаз, ни в хвост. He-а. Только не сегодня. За последние двое суток глаз практически не смыкала.

Ох, где ты, одесский дворик, расчерченный нотными станами бельевых верёвок, воркующий с утра до ночи сумасшедшей горлицей, оглушающий запахом прелой сливы. Мыльная пена валится с полных рук тёти Клары, а из её могучего рта в малиновой помаде — железобетонная философия, сбитая в ежедневные порции. Бочком идёт по двору пьяненький дед Изя, подняв одно плечо, тащит огромный деревянный чемодан сапожника. «Ка-аг-да усталая подлодка из глубины идёт да-амой!..» «Посмотрите вже на мозолистые руки этого идиёта, он совсем не хочет работать головой!». В чём-чём, а в этом мадам Клара была к супругу несправедлива. Зарабатывая набойками и возвращением на место отбитых каблуков в среднем восемь рублей с копейками, хозяйке таза с мыльной пеной он отдавал пять рублей, а в винном отделе оставлял не менее червонца. Где ж та разница, одесский двор пытался понять не один десяток лет. Ту версию, какой придерживалась прима двора, участковый называл сплошным административным кодексом, а слыхавшая её выступления публика анонсировала пока не слышавшим гражданам Одессы так: «Там шо ни слово, так поэту Пушкину-таки страшно даже рождаться». Дядя Изя в долгу не оставался. Его как-то спросили, какова же мадам Клара в спальне дома? Таки помещается, вот и весь ответ. Однако на симфонический концерт, на то, каким нежным словом и предметом обихода мадам на сей раз будет приветствовать появление супруга, как правило, высовывались пять-шесть гурманов взрослых и с ползабора детей. В самом конце аллегро тётя Клара на весь двор выдавала аккорд тромбона, могучее «Апчхи!». «Студите уши, антракт». Окна закрывались, и одесский дворик постепенно затихал до утра. А Ленка, которая за одни каникулы у моря получала уроков жизни больше, чем за весь учебный год в московской школе, садилась на старенький велик и гнала. Загорелая, подтянутая, лихая юная амазонка. Вместе с «пацанвой» училась ловить рапанов и варить их в котелке на берегу самого синего в мире Чёрного моря… Контрабандисты научили её дружить с холодным оружием. Рыбацкая хижина, где браконьеры прятали сети, местом и ареной первого взрослого поступка. Когда ей целую неделю пришлось без помощи взрослых выхаживать раненого сверстника… Окажись парень в больнице, его ждал бы уголовный срок. Так что актёрское мастерство для Ленки было бонусом в рамках более серьёзной учебной программы.

Услышав про своё недомогание, она мгновенно опала плечами, блеск в глазах сменился на жалобную немоту профессиональной нищенки. Шаг чуть в сторону, и вот уже правильно падающий свет сделал её бледной тенью.

— Устала, говоришь? — задумчиво произнёс руководитель группы, сунув руки в карманы, — ты нам нужна свежей. Завтра до восьми утра — свободна.

Едва его силуэт исчез в дверной нише, Лена рванулась к линии огня и рассмотрела через контрольный монокль свою мишень. Невероятно! Одна десятка. Четыре аккуратные девятки «крестом». Её фирменный почерк и её выстрелы. Но откуда там, на мишени, взялись ещё восьмёрки на семь и на пять часов? Более-менее прилично смотрелась лишь одна дополнительная девятка вверху. Кучность нулевая.