Лора Перселл - Безмолвные компаньоны [litres]

Смутно она слышала голос мистера Андервуда, который звал ее из Большого холла. Потом раздался визг Сары. Но Элси не могла остановиться. Этот запах роз: он преследовал ее, становясь все насыщеннее с каждым шагом…

Элси вздрогнула всем телом и замерла в нескольких ступенях от лестничной площадки. У нее на пути возникло новое плоское деревянное лицо. Новый компаньон, но этого Элси узнала.

Над верхней губой густой щеткой растут усы. Волосы блестят от фиксатуара, но один упрямый завиток падает, закрывая левый глаз. На щеке сеточка сосудов. А его глаза… Их мученическое выражение заставило Элси помертветь.

– Руперт.

Этого не могло быть. Элси зажмурилась – невозможно больше смотреть на него, чтобы не сойти с ума. И все же она его видела, чувствовала совсем близко к своему лицу. Он приближался.

– Нет, нет.

Элси попятилась назад на шаг, другой. Подол платья обвился вокруг лодыжек и сковал движения, как канат. В паническом ужасе Элси задергала ногами и шагнула в пустоту.

Она трижды перевернулась, ударяясь о ступени. Потом была лишь чернота.

Этим утром я впервые в жизни услышала, как кричит мужчина. Не хотелось бы мне еще раз услышать этот звук: горловой, сдавленный, но в то же время резкий, он разносился над задним двором и вздымался до самой башни.

Я проснулась в холодном поту. Рядом со мной лежал Джосайя, глядя в потолок, и на лице его был тот же ужас, что ощутила я. Вдруг пришло страшное осознание: король и королева. Уж не с ними ли – да убережет нас от этого Господь Всемогущий – не с ними ли приключилось какое-то несчастье?

Жуткий звук все несся откуда-то снаружи. В ответ собаки подняли оглушительный лай. Я вскочила с постели и подбежала к окну. Стекло было сплошь покрыто каплями дождя, так что я ничего не разглядела. В воздухе после ночной грозы стоял туман. Начинало пригревать утреннее солнце, и от луж поднимался пар.

– Что там? – спросил Джосайя.

Прозвучавший ответ исходил, однако, не от меня – он поднялся изнутри, из тех глубин, где рождаются сны, откуда приходит знание.

– Кто-то мертв. Жизнь покинула этот дом.

В мгновение ока Джосайя вскочил, отбросил одеяло и сунул босые ноги в сапоги. Прежде чем выскочить в коридор, он схватил свой меч.

Шум разбудил не нас одних. Всюду слонялись выскочившие из своих спален растерянные гости, в ночных одеяниях, с растрепанными со сна волосами. Увидев их, Джосайя поспешил всех успокоить.

– Не тревожьтесь. Умоляю, возвращайтесь в свои покои. Я же немедленно пойду и выясню причину шума.

Люди что-то бормотали в ответ, терли красные глаза. Все выглядели усталыми, однако не спешили ему повиноваться.

Я спустилась за Джосайей на один этаж, волнуясь за детей. Все они, вместе с Лиззи, собрались у дверей детской, на побледневших лицах был страх. Откуда-то выпорхнул воробей Гетты. У меня зашевелились волосы на голове. Мэри как-то сказала мне, что в воробьев вселяются души умерших.

– Мы не знаем пока, в чем причина беспокойства, – обратилась я к детям. – Ваш отец пошел, чтобы с этим разобраться.

– Госпожа? – Лиззи пыталась поймать мой взгляд, но я отводила глаза, понимая, что могу выдать себя и утратить присутствие духа.

– Не теперь, Лиззи.

Я должна была казаться настоящей госпожой до мозга костей, уверенной в себе. Отвернувшись от няни, я взглянула на детей. Хотя Гетта легла спать рано, она выглядела более утомленной, чем мальчики. Я коснулась ее лба. Она вся горела.

– Отправляйтесь к себе и ложитесь, – распорядилась я. – Все, мигом в постель.

Мальчики принялись ворчать. Я не стала обращать на это внимания, на споры с детьми у меня не было времени. Во мне бурлила странная сила, какое-то неприятное возбуждение, и я вернулась наверх, намереваясь успокоить гостей.

Среди страхов, роящихся в моем мозгу, был один, которому я знала имя: чума. Из Лондона приходили сообщения о случаях болезни, о сильнейшем жаре. И вот мое дитя горит, как в огне. Я молила Бога, чтобы это не оказалась чума.

Мэри унесла потливая горячка [8] Английская потливая горячка – инфекционная болезнь неясной этиологии с очень высоким уровнем смертности, несколько раз посещавшая Европу (прежде всего Англию) в XV–XVI веках. . Мне говорили потом, что ее постигла милосердная, легкая смерть, но эти люди сами ее не видели. Если смерть моей сестры была милосердием, я не понимаю, что такое жестокость.

Утром она хорошо себя чувствовала. Но, когда мы одевались, я в первый раз ощутила это: дурное предчувствие, которому я верила больше, чем остальным своим чувствам. Наши глаза встретились, и я поняла, что Мэри тоже это почувствовала. К полудню она слегла.

Все началось с озноба. Потом ее охватил жар, кожа сестры пылала, по ней струился пот. Еще до рассвета она перестала дышать. Умерла. В возрасте всего двадцати лет.

От беготни по дому мои босые ступни ныли. Я так углубилась в воспоминания о Мэри, что не заметила, как вверх по лестнице несется Джейн. Мы чуть было не столкнулись и остановились, тяжело дыша.

– О, госпожа, простите меня, – на Джейн лица не было. Скорее всего, поняла я, она встала еще раньше нас. А может быть, еще не ложилась, занимаясь своей работой, когда раздался крик.

– Джейн! Джейн, скажи же мне, что стряслось.

Камеристка ударилась в слезы.

С большим трудом мне удалось по крупицам вытянуть из нее сведения. Мне не было необходимости бежать куда-то, чтобы почуять запах крови и увидеть мух – все это я ясно увидела в зрачках Джейн.

На конюшне мертвая лошадь. Не просто мертвая – зверски убитая. Хвост ее отрезан и приколочен к двери снаружи, грива острижена ножницами. Конюх нашел на коже животного множество порезов, будто насечки, ведущие чему-то счет.

– Какая лошадь, Джейн?

– Ох… госпожа! – прорыдала она.

– Уж не моя ли серая кобыла?

Джейн замотала головой. В отблесках на ее мокрых от слез щеках я начала прозревать правду.

– Х-хуже.

– Нет. Ты же не хочешь сказать…

– Конь королевы! – прорыдала она.

У меня подкосились ноги. Я прислонилась к стене и медленно сползла по ней прямо на пол.

– Но кто мог… пуритане?

– Не знаю, госпожа, не знаю. Марк говорит, что из конюшни кое-кто сбежал.

– Кто?

– Мальчишка. Цыганенок. Господи прости, я и не знала, что он у нас служил! О чем только думал старший конюх, когда решил довериться такому скверному, бесчестному созданию?

Кровь застыла у меня в жилах. Меррипен. Это сделал Меррипен.

Не знаю, каким образом. Не понимаю, откуда у мальчонки лет девяти или десяти могли взяться силы для этого бесчеловечного, дьявольского деяния. Как в его юные годы могла зародиться в его мозгу такая гнусная мысль?

Конь королевы! Королевы !