Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

Джимми, когда они вошли, откинул простыню и осмотрел тело. Миссис Глик была одета в темно-красное домашнее платье и тапочки. Левая голень забинтована. Бен отводил от нее глаза, но они снова и снова возвращались словно их притягивало.

— Что ты думаешь? — спросил он.

— Ближайшие три часа все решат. Но ее состояние очень напоминает Майка Райерсона — никаких признаков жизни, но удивительно здоровый вид, — он опять поднял простыню и ничего больше не говорил.

7.02.

— Где твой крест? — внезапно спросил Джимми.

— Крест? — удивился Бен. — Господи, у меня его нет!

— Ты никогда не был бойскаутом, — сказал Джимми, открывая сумку. — Зато я припас кое-что.

Он достал две палочки для осмотра горла и связал их под прямым углом бинтом.

— Благослови его, — сказал он Бену.

— Что? Я… не могу. Я не знаю, как.

— Подумай, — лицо Джимми сделалось суровым. — Ты же писатель и должен быть немного метафизиком. Скорее, ради Бога. Мне кажется, что-то должно случиться. Ты не чувствуешь?

Бен и правда почувствовал. В пурпурном закате таилось что-то невидимое, но давящее, электризующее. Во рту у него пересохло, и он облизал губы перед тем, как заговорить.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — потом добавил, — и Девы Марии. Благослови этот крест и… и…

Вдруг слова откуда-то всплыли в его памяти.

— Господь мой пастырь, — начал он, и слова падали в темноту комнаты, как камни в глубокое озеро. — Он пустит меня пастись на зеленых лугах. Он поведет меня к тихим водам. Он очистит мою душу.

Голос Джимми стал повторять за ним.

— «Он поведет меня верной дорогой во славу свою. И хотя я пройду долиною смерти, я не убоюсь его…»

Казалось, стало труднее дышать. Бен почувствовал, что все тело его покрылось гусиной кожей.

Простыня, закрывающая тело Марджори Глик, зашевелилась. Из-под нее выползла рука, и пальцы начали шарить в воздухе.

— О Боже, что я вижу? — прошептал Джимми. Лицо его побледнело, веснушки выступили, как брызги на стеклах.

— Джимми, посмотри на крест!

Крест светился. Мерцание разливалось по руке Джимми, как кровь дракона.

Медленный, гулкий голос в тишине:

— Дэнни?

Тело под простыней зашевелилось. По углам комнаты метались тени.

— Дэнни, где ты, дорогой?

Простыня сползла лица на колени.

Лицо Марджори Глик светилось в полумраке, как бледный круг с черными впадинами глаз. Она заметила их, и рот изогнулся в ужасной усмешке. Последние блики света осветили ее блестящие зубы.

Она спустила ноги со стола; тапочек упал.

— Стой! — сказал ей Джимми. — Не двигайся!

В ответ она заворчала, как собака. Потом сползла со стола и, покачиваясь пошла к ним. Бен поймал себя на том, что смотрит ей в лицо, и поспешно отвел глаза. В глазах у нее были темные бездны, где его лицо отражалось и тонуло.

— Не смотри на нее, — предупредил он Джимми.

Они отступали, пока не дошли до узкого коридора перед лестницей.

— Попробуй крест, Бен.

Он почт забыл о нем. Теперь он поднял крест вверх, и он ярко вспыхнул. Миссис Глик издала шипящий, недовольный звук и заслонила лицо руками. Ее черты словно съежились, извиваясь, словно клубок змей. Она отступила на шаг назад.

— Действует! — воскликнул Джимми.

Бен наступал на нее, подняв крест. Она попыталась схватить его рукой, но он быстро ударил ее крестом. Она издала дикий вопль.

Все последующее показалось Бену одним сплошным кошмаром. Хотя впереди были еще большие ужасы, он не раз видел во сне, как Марджори Глик пятится к столу, с которого свисает смятая простыня.

Она отступала, переводя глаза с ненавистного креста на шею Бена пониже подбородка. Звуки, издаваемые ею, состояли из совершенно нечеловеческого шипения, ворчания и хрипа, и казалось, что ею движет инстинкт слепой, словно она была каким-то гигантским насекомым. Бен подумал: «Если я опущу крест, она вцепится мне в горло ногтями, разорвет артерию и станет пить кровь, как путник в пустыне, умирающий от жажды. Она будет купаться в моей крови».

Джимми начал заходить слева. Она его не замечала. Глаза ее смотрели только на Бена с ненавистью… и со страхом.

Джимми обогнул стол и, когда она коснулась его схватил ее обеими руками за шею с конвульсивным криком.

Она завизжала и забилась в его руках. Бен увидел, как ногти Джимми впиваются в ее кожу, но в ранках не выступает кровь, как в безгубых ртах. Потом она оттолкнула его. Джимми отлетел и ударился об угол, сбросив на пол телевизор Мори Грина.

Она кинулась за ним, как паук, протянув вперед скрюченные руки. Джимми Коди закричал — высокий отчаянный крик погибающего.

Бен бросился на нее, споткнулся о телевизор и едва не упал. Он слышал ее хриплое дыхание, похожее на шорох соломы, и за этим — звук чавкающих, сосущих губ.

Он схватил ее за ворот платья и рванул, забыв про крест. Потом, как в замедленном кино, увидел ее язык, облизывающий губы.

Он успел поднять крест, прежде чем она схватила его. Закругленный край палочки, ставшей крестом, дотронулся до ее подбородка — и продолжил движение, не встречая сопротивления плоти. Отвратительный смрад паленого мяса. В этот раз ее крик был оглушительным. Он скорее почувствовал, чем увидел, как она отступила назад, споткнулась о телевизор и упала, быстро вскочив с живостью волка. Глаза ее, все еще полные неутолимого голода, сузились от боли. Кожа на подбородке сморщилась и почернела. Она зашипела на него.

— Уходи, стерва, — прошептал он. — Уходи! Уходи!

Он поднял крест снова и стал загонять ее в угол. Там он хотел прижать ей крест ко лбу. Но когда она прижалась спиной к стене, из ее губ вырвался высокий надтреснутый смешок, заставивший его вздрогнуть. Это походило на скрежет вилки о сковородку.

— Все равно он смеется над вами! Все равно вас уже меньше!

И у него на глазах ее тело начало таять. Вот она еще здесь, смеется над ним — и вот уже тусклый свет уличного фонаря освещает пустую стену. Словно она просочилась в мельчайшие поры стены, как дым.

Она исчезла.

Позади закричал Джимми.

Он повернулся. Джимми уже поднялся на ноги, прижимая руки к шее. Пальцы были в крови.

— Она меня укусила! — простонал Джимми. О, Господи, она меня укусила!

Бен подошел к нему и попытался взять за руку, но Джимми его оттолкнул. Глаза его горели безумным огнем.

— Не трогай меня. Я заразный.

— Джимми…

— Принеси сумку, Бен. Скорее. Я чувствую, как это действует. Ради Бога, принеси мне мою сумку!

Сумка стояла в углу. Бен принес ее, и Джимми вытряхнул ее содержимое на стол. Его лицо стало мертвенно-бледным, залитым потом. Кровь струилась из маленькой рваной ранки на шее. Он сел на тол; дыхание с хрипом вырывалось у него изо рта.

— Она укусила меня, — выдохнул он в сумку. — Ее пасть… о Боже, ее проклятая грязная пасть…