Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

— А сейчас я тебя ненадолго оставлю. Нужно позаботиться о твоей подружке. Когда мы снова увидимся, надеюсь, мы станем друзьями.

Он вышел, захлопнув дверь. В замке скрипнул ключ. Едва его шаги затихли, Марк выдохнул и с облегчением расслабил мускулы.

Веревки немного ослабли. Чуть-чуть.

Некоторое время он не двигался, собираясь с мыслями. Мозг его все еще работал со сверхъестественной скоростью. Из своего положения он мог видеть только пыльный пол и ржавую кроватную сетку. И еще кусок стены с отвалившимися обоями. Он сосредоточил внимание на одной точке стены и, глядя туда, вспомнил еще одно место в книге про Гудини. Там говорилось, что главное — это владеть собой. Не допускать страха или паники.

Он смотрел на стену, а время шло.

Стена была белой и выщербленной, как ветхий киноэкран. Он подумал, как он выглядит со Стороны, маленький мальчик в синей рубашке и джинсах, лежащий на боку. Руки связаны за спиной, а на шее затянут узел, и каждое движение лишь затянет его еще крепче, пока мозг не застелет темная пелена.

Он смотрел на стену.

Тени там медленно двигались, хотя он лежал неподвижно. Он видел каждую черточку. Он достиг уровня концентрации индийских йогов и медиумов на спиритических сеансах. Он уже не думал ни о Стрэйкере, ни о гаснущем свете. Думал только о том, как освободиться.

Он смотрел на стену.

Наконец он начал потихоньку шевелить кистями. На пределе он мог соединить большие пальцы. Но он не спешил. Когда выступил пот, движения стали легче. Теперь уже его ладони касались друг друга. Узлы, держащие их, еще немного ослабли.

Чуть погодя он попробовал соединить пальцы. Лицо его выражало предельное внимание.

Прошло пять минут. Скользкие от пота руки двигались легче. Концентрация дала ему еще одно преимущество йогов — контроль над нервной системой. Поэтому из его пор выделялось больше пота, чем это могло бы быть при его медленных движениях. Руки стали мокрыми. Капли пота стекали со лба, падая в пыль темными пятнами.

Он начал двигать руками вверх-вниз, приводя в движение бицепсы. Теперь узел на одной руке ослаб настолько, что сполз на середину большого пальца. Мгновенная радость вспыхнула в нем, но он остановился и подождал, пока она утихла. И начал снова. Вверх-вниз. Вверх-вниз. И вдруг, неожиданно, он почувствовал, что правая рука свободна.

Он повернул голову и посмотрел туда, не веря. Убедившись, что это так, он потянул петлю на левой руке. Она соскользнула.

Он протянул руки вперед, положил их на пол и на секунду закрыл глаза. Фокус Гудини подействовал.

Помогая левой рукой, он принялся распутывать правой узел на шее. Потом понял, что еще рано, и поспешил вытащить веревку из промежности, где уже чувствовалась ноющая боль.

Потом взялся за узел. Веревка медленно ослабевала и, наконец, отпустила шею, оставив на ней красные полосы, напоминающие татуировку. Он вытащил голову из петли, чувствуя, как перед глазами расцветают черные цветы.

Он сел и помотал головой, тяжело дыша и держась руками за низ живота. Его тошнило.

Когда боль немного утихла, он взглянул в окно. Свет, пробивающийся сквозь ставни, был теперь оттенка охры. Скоро закат. А дверь заперта.

Он сдернул веревку с балки и начал развязывать узлы на ногах. Они оказались чертовски крепкими, и его концентрация стала постепенно проходить.

Он освободил бедра, колени и, наконец, лодыжки. Встал, шатаясь, скинул безвредную теперь веревку и огляделся.

Шаги на лестнице.

Он в панике оглядел комнату. Две связки журналов. Оловянная миска. Железная сетка от кровати.

В отчаянии он подскочил к ней и ухватился за край. И тут какие-то неведомые боги, видя, сколько он сделал для своего спасения, сжалились над ним.

Когда шаги замерли перед дверью, он нащупал стальную ножку и одним ударом вырвал ее из пазов.

Дверь открылась. Марк стоял за ней, подняв ножку над головой, как игрушечный индеец — томагавк.

— Мой мальчик, я пришел те…

Он увидел пустые витки веревки и застыл в удивлении.

Для Марка эти секунды прошли невероятно медленно, как футбольный маневр при повторном показе. Он обеими руками опустил ножку на голову Стрэйкера, не изо всех сил — он берег их для дальнейших действий. Удар пришелся прямо в середину его лысого черепа. Глаза его, раскрытые в удивлении, сомкнулись от внезапной боли. Из раны неожиданно обильно хлынула кровь.

Тело Стрэйкера пошатнулось, и он неуклюже шагнул в комнату. Лицо искривилось в ужасной гримасе. Тут Марк ударил еще. На этот раз удар пришелся по лбу, и брызнула еще одна струя крови.

Он рухнул на пол, закатив глаза, как тряпичная кукла.

Марк расширенными глазами смотрел на него. Конец ножки был в крови, более темной, чем в фильмах, которые он видел. Ее вид вызывал тошноту, но при взгляде на тело Стрэйкера ничего подобного не возникало.

«Я его убил, — только и подумал он. — Хорошо».

Рука Стрэйкера пошевелилась.

Марк отшатнулся. Рука конвульсивно сжалась, и Стрэйкер уставился на него своими холодными глазами сквозь застывшую кровавую маску. Со стоном омерзения Марк принялся молотить дергающуюся руку ножкой, как молотком. Жуткий треск ломающихся пальцев. Наконец, рука бессильно застыла, и он, пятясь, вышел через дверь в холл.

Голова Стрэйкера лежала неподвижно, но рука еще шевелилась с поразительной живучестью, словно челюсть пса, ловящего во сне кошку.

Ножка выпала из его онемевших пальцев, и он продолжал пятиться. Страх вновь охватил его, и он повернулся и стал спускаться по ступенькам, держась за покосившиеся перила.

Внизу было темно.

Он вошел в кухню, крадучись, как лунатик. Заходящее солнце рассыпалось калейдоскопом золота и пурпура. За шестнадцать миль отсюда Бен Мейрс в похоронном бюро смотрел на часы, стрелка которых колебалась между 7.01 и 7.02.

Марк не знал об этом, но знал, что приходит время вампиров. Спускаться сейчас в подвал за Сьюзен значило пополнить ряды Бессмертных.

Но он подошел к двери и сделал три шага вниз, прежде чем страх сковал его почти ощутимой преградой. Он плакал, и все его тело тряслось мелкой дрожью.

— Сьюзен! — закричал он. — Беги!

— М-Марк? — ее слабый голос. — Я ничего не вижу. Тут темно…

Потом внезапный гулкий звук, как холостой выстрел, и следом — довольное, жуткое хихиканье.

Сьюзен закричала… звук, перешедший в сдавленный стон и затем в тишину.

И после — дружелюбный голос, удивительно похожий на голос его отца:

— Иди ко мне, мой мальчик. Я тебя жду.

Сила, заключенная в этом голосе, была столь велика, что он по чувствовал, что ноги сами влекут его вниз. Он сделал шаг, прежде чем смог опомниться.

— Ну иди же, — сказал голос, теперь уже ближе. За дружелюбием проступила сила приказа.