Максим Кабир - Скелеты

Мельченко толкал финальную речь. Пояснял, как проголосовать за полюбившегося автора.

Жюри вновь держало совет.

— Девушки сразу выпадают, — подсчитывала Сова.

— Бард тоже, — сказал Андрей.

— У нас два человека на первом месте, — Коппер обвел чернилами фамилии. — Вы, как председатель, накидываете победителю очко.

— Я думаю…

— Да что тут думать, — сказал Коппер.

— Верно, — подтвердила внезапно Сова, — лидер очевиден.

Ассистент передавал по залу листы со списком всех поэтов, и зрители скрупулезно отыскивали своих фаворитов, отмечали галочками.

— А перед тем, как жюри огласит результаты, — конферансье Мельченко подал знак Хитрову, — музыкальный подарок. Группа «Церемония», в ней, кстати, поет наш полуфиналист, Платон Слепцов. А эстафетная палочка досталась ему от нашего судьи, Андрея Ермакова, первого вокалиста группы. «Церемония» образовалась в далеком две тысячи первом году, когда ее основателям было по пятнадцать лет.

Судьи покинули сцену, Андрей присел на подоконник, наблюдая, как парни вооружаются гитарами, Хитров занимает место за барабанами. Ника пробралась к Андрею, и он положил руку ей на талию. Ника — Андрей едва сдержал улыбку — выстрелила глазами-молниями в несовершеннолетнюю соперницу.

— Не скучала?

— Ни секунды!

— И снова здравствуйте, — сказал Платон. Была у парня харизма и умение очаровывать публику. — Не переживайте, мы быстро.

— Раз, два, три, четыре…

Грянули барабаны, к басовой партии подключилась гитара Кеши. Худощавый вокалист преобразился: на сцене главенствовал многорукий Шива, который успевал петь, в промежутках играть на блок-флейте и танцевать, вернее, плавно, как гибкая рептилия, двигаться от музыканта к музыканту. Он вскидывал руки, щелкал пальцами, кеды скользили по настилу. Голос — глубокий, правильный — казался гораздо старше певца. Он заворожил публику, далекую от рок-н-ролла.

Музыка была куда приличнее, прилизаннее той, что играла ранняя «Церемония». Не кустарный бронебойный панк, а вполне фирменный брит-поп без оглядок на периферию. Но повадки вокалиста придавали группе по-хорошему хулиганский оттенок.

Он то манерничал, то срывался на хрип и улюлюканье, огорошивая варшавцевскую интеллигенцию.

Андрей сам не заметил, как начал притоптывать в такт и подпевать на припевах.

Сосредоточенный Хитров закончил соло продолжительной сбивкой и был награжден аплодисментами.

— А эта песня написана на стихи Андрея Ермакова, — объявил Платон.

Ника пихнула Андрея локтем.

— Я присутствовала, когда вы ее сочинили!

Андрея пленил барабанный грув, вкрапления флейты, пульсация баса. Подпрыгивающий табакерочным чертиком Платон напомнил Сашу Ковача, танцевавшего здесь же много лет назад. Ника прижималась своей теплой спиной. Последний раз он был на столичном концерте группы «Anti-Flag», тогда они с Машей поцапались, и ссора подпортила впечатление от пенсильванских парней.

— Твои пули летят в цель! Все твои пули в цель. Любимая, не щади, не ослабляй цепь!

Блондинка мстительно косилась в сторону танцующей парочки.

Слишком быстро закончилась песня, марш-бросок в юность.

— Спасибо вам! — крикнул Платон.

Аудитория — даже пенсионеры — радушно хлопала музыкантам, провожая в зал. Мельчено дал команду, он уже стоял с призовой статуэткой наготове. Андрей взлетел к микрофону, заглянул в бумаги.

— Вот такие «церемонии» — по мне, — сказал он, переводя дыхание. — А нам пришла пора объявить победителей.

Воцарилась тишина, было слышно, как шуршит одежда ерзающих претендентов.

Будто это так жизненно важно, кто выиграет провинциальный конкурс. Будто отпечатанный на принтере диплом защитит от липких щупалец мрака.

— Бронзу и пятьдесят четыре балла получает Антон Чемерис.

Молодой шахтер, сочиняющий под Есенина, не верил своим ушам. Прижал к груди статуэтку, как Оскар.

— Молодец! — выкрикивали из толпы.

— Не бросайте писать, — сказал Андрей призеру.

Настал звездный час для второго финалиста. Серебро и пятьдесят шесть баллов отвоевала журналистка «Рудника».

Ее наградили шквалом аплодисментов.

Председатель жюри вновь приковал к себе взоры.

— А теперь золото, — он выдержал паузу. — Первое место и заслуженные пятьдесят семь баллов получает…

— Ну же! — не вытерпела мама Андрея. — Не вари воду, сынок.

Публика засмеялась.

— Не буду, ма. Платон Слепцов, иди сюда.

На улице стемнело. В сумерках мрачным великаном возвышался Владимир Ильич. Ему, материалисту, было не по себе в странном городе Варшавцево. Светилась вывеска супермаркета, за окнами суши-бара темнели фигурки посетителей. Ярмарка опустела. Мимо торговых рядов сиротливо трусила дворняга. Задник прилавков был задрапирован простынями, они шевелились на ветру, как призраки.

— Точно сама доберешься?

Он чувствовал вину за то, что отпускает супругу.

— Я не ребенок, — сказала Лариса. — И тебе нужно расслабиться немного, а то ходишь как зомби.

— Я часок посижу и приду.

— Не торопись. Выпей с другом. Мне твой Андрей понравился.

— Он всем нравится.

— И Ника тоже. И ваше выступление.

Лариса завела двигатель.

— Когда уснут родители и Юла… и если моя рок-звезда не наклюкается, хочу повторить сцену из одного фильма.

— Я его видел?

— Полагаю, раз сто. Про яхту, Памелу Андерсон и ее барабанщика.

— Мой любимый фильм.

— А ты — мой любимый барабанщик.

«Жигуль» вырулил на дорогу, и Хитров помахал ему вслед.

Дом культуры притих, отметив праздник поэзии. Куда-то задевался Чупакабра. Со второго этажа доносились приглушенные голоса.

Хитров прошел по вестибюлю, не оглядываясь на облицованный плиткой коридор и пианино в закутке. Вода настойчиво стучала о рукомойник.

Банкет устроили в танцевальном зале. Стол ломился от бутербродов, сыра, колбасной нарезки. Снявший бандану бард разливал вино и коньяк в пластиковые стаканчики. То и дело поглаживал свою статуэтку — он победил в номинации «Зрительская симпатия». Здесь собралось два десятка человек: члены клуба писателей, местные художники, работники ДК. Подобревший Феликс Коппер уминал сэндвичи, успевая флиртовать с журналисткой. Бурливый Мельченко обсуждал фестиваль.

Зеркала вдоль стены умножали отдыхающих вдвое.

Ермаков и Ковач мгновенно выделялись из толпы. Высокие, энергичные, яркие, лишенные провинциального налета. Ермаков шептал на ушко Ковач, и она загадочно улыбалась.

Хитров направился к ним, подхватил стакан.

— Не помешаю?

— Ты что, Толя!

— Каковы ваши общие впечатления?

— Я поражен, — сказал Ермаков, — столько поэтов. Думал, уровень будет гораздо ниже.