Наталья Аристова - Искусство проклинать [СИ]

— Док, ты как?

— Ничего, Тинатин, переживу.

— Что она тебе сделала? — я присела рядом, заглядывая ему в лицо. Док терпел, но было видно, как ему больно.

— Не она, этот тип с железкой… Кажется, у меня перебиты колени, Тинатин. Но это пройдёт, это ничего. Что там, внизу?

Я вспомнила, что после падения Асты не слышала хруста. Внизу царила тишина.

— Они уснули, Тинатин?

Они не уснули. Бассейн застилало серым туманом, образованным дымящейся кадильницей, свалившейся вниз и нежить, передавая здоровенную чашу из рук в руки, вдыхала её с видимым удовольствием. Док с усилием подтянулся ближе, тоже взглянул.

— Они не будут спать, — произнесла Баба Саня. — Это ясто в чаше, он него набираются сил. Они приняли приманку, но после неё была кровь, а теперь ясто. То, что мы им приготовили, — ядзо, теперь не подействует.

— А как же Дан?

Он стоял возле самого бассейна и искал нас взглядом. Тонкое щупальце дыма, похожее на верёвку, опутав Дана по ногам, медленно подтаскивало его всё ближе и ближе к краю. Дан молчал. Вот он перевалился через край, и не упал, а медленно опустился в кучу этой мерзости внизу, и они расступились, рассматривая.

— Он, как мы? — просипел кто-то, и другой голос, писклявый, ответил.

— Ну да, такой же! Мы заберём его с собой, не надо его повреждать. Он умеет достать ясто, и научит нас. А мы обучим его охоте и повиновению.

— Но у него сердце стучит, я слышу.

— Он всё равно такой, как мы. Наш Господин даст нам за него всё, что хочешь. Это тот, кого ищет Хозяин.

— Повелитель наградит нашего Господина, а Господин — нас.

— Зачем он Хозяину?

— За ним придёт женщина. Живая. Она хоть куда за ним придёт. Она нужна Повелителю.

Это было хуже любого кошмара. Я колотила кулаками онемевшие, непослушные ноги, и не чувствовала их. Попыталась встать, и не могла. Я пробовала ползти, опираясь локтями, но Док удержал меня, прижимая к себе.

— Не делай этого, Тина! — громко и ясно сказал Дан. — Док, давай!

У обычно бесстрастного Дока был потрясённый несчастный вид.

— Док, ты пообещал! — позвал его Дан: Прошу тебя…

— Чёрт, чёрт, чёрт! — выругался Док сквозь зубы: Будь я проклят… — а потом свистнул.

Я услышала шум воды. Юрка, как и было задумано, не подвёл. Пенистая струя хлынула из трубы, заливая пол бассейна. Твари внизу заволновались, засуетились. Морская вода, привозимая ежедневно за сотни километров в подземную ёмкость, сначала залила им ступни, потом поднялась до щиколоток и выше. Они орали, стонали, шипели, выли — и растворялись в солёной, пахнущей простором, свободой и надеждой, воде. Сначала рассыпались ноги, и уроды пытались прыгать, вскидывая над водой обрубки тел, некоторые балансировали на плаву…

Я уже не билась в руках Дока, а, обессилев, без слов, смотрела вниз. Дан не отрывал от меня синих-синих, как майское небо, глаз. От растворяющихся тел пошли чёрные вонючие испарения, стелившиеся над поверхностью и исчезающие в канализационных решётках. Дан стоял неподвижно, и смотрел на меня, а вода вокруг него становилась белой, как молоко. Он был, как свеча, среди этой чёрной копошащейся жижи, и таял как свеча, белая, прямая, с жёлтым огоньком волос. Потом вода сомкнулась над его головой, и синий светящийся луч вырвался вверх, к потолку. Треснуло и разлетелось на кусочки стекло в крыше. Всё кончилось…

Мне было жарко. Я ещё переносила это днём, когда хлопоты по хозяйству и другие дела, уход за Бабой Саней отвлекали, а, вернее, выматывали. Баба Саня «ушла в себя». Она часами просиживала молча, глядя в пространство, иногда бормоча что-то, или молилась, отбивая поклоны в пол, и снова застывала. Мне приходилось чуть ли не силой вливать в неё молоко, соки, грибной бульон, да и то через два раза на третий. Я дотягивала до вечера, и укладывала её в постель. Она долго лежала с открытыми глазами, потом забывалась в тревожном, похожем на бред, сне.

А я спать не могла. Мне было душно в неласковой кровати, среди скомканных шёлковых простыней. Я откидывала подушки и одеяла, вставала к бару отпить из заледеневшей бутылки, ложилась снова, и опять начинала вертеться, как заводная. Я пробовала принимать холодный душ и обтираться снежным налётом из холодильника. Это приносило недолгое облегчение, но в постели мне снова становилось жарко. Иногда я задрёмывала днём по паре раз, на полчаса-час, и только это позволяло мне кое-как управляться с делами.

Дел было навалом. Я еле уговорила Дока уехать в Пятигорск, и за ним прибыл друг, на машине «Скорой помощи», военный хирург. Он ехал к нам ночью, почти десять часов, подменяя шофёра, когда тот уставал, и хотел оплатить все расходы сам, и я поверила в его надёжность.

— Ты будешь только мешать, Док, и я ослабею. Я начну бояться за тебя, и шарахаться от каждой тени! А у меня ещё Баба Саня и Зойка. Ни о чём не беспокойся, выздоравливай, звони каждый день и справляйся о нас. Это всё, что тебе пока осталось. Твой Николай поднимет тебя за два месяца, как обещал. Я ему верю. А я буду осторожна, и дождусь тебя. Договорились, Док?

— Только ты сама подходи к телефону, Тинатин. Я буду звонить вечером, часов в восемь. Будь на месте всегда, или я не знаю, что натворю — уныло пригрозил он: Я всё брошу и прилечу.

Юрка уезжал с Доком — в городе ему было оставаться нельзя. За ним уже охотились, а прятаться ему негде.

Зойка повезла спасённых девчонок к двоюродной бабушке, на побережье. Как я и предполагала, они были сиротами из детдома в соседнем городке. Сбежали покататься, и попали в руки доброй тёти. Их тоже нужно было спрятать, но Зойка вернётся, я знаю. Она прибежит даже из тюрьмы, упрямица, лишь бы не забыла мер предосторожности, которые я ей вдалбливала целую ночь.

Ноги меня слушались ещё плохо, заплетались и слабели в коленях. Док сказал, что у меня случился редкий вид истерии, отошедший в прошлое ещё в начале века, и я сенсационная находка для любого психиатра. Раньше утончённые дамы голубых кровей обезноживали от каждого потрясения, чуть ли не по десять раз в году, и продолжается такой припадок не меньше недели, пока ноги обретут чувствительность. Я ответила, что болеть мне некогда, и промолчала о том, как первый раз со мной случилось подобное в кладовке детдома, после визуального знакомства с физической стороной любви, и провалялась я тогда в изоляторе больше месяца.

По квартире я двигалась без особых проблем, но на рынок поехала с Васо, и нас сразу же обстреляли в безлюдном переулке. Стреляли, правда, по колёсам. Я не стала разубеждать Васо в том, что охотятся не на него. Всё, кто мне близок, могут стать мишенью, пусть лучше побережётся. Губернаторский после этого взяли под охрану, а кроме него Курятник, Изумруд и ещё кое-какие объекты. Детей Васо пасли боевики до самой школы, а с ними попутно подбрасывали и пацанов Галии.