Лафкадио Хирн - «Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

Так сложилось, что Хару вошла в семью человека, который был значительно ниже ее по происхождению. Она была слишком хороша для него, и он никогда по-настоящему не способен был понять свою жену.

Они поженились совсем молодыми и поначалу были очень бедны, но потом стали богатеть, потому что муж Хару имел хорошую деловую хватку и торговый талант. Иногда ей казалось, что, когда они были бедны, он любил ее куда сильнее; а женщины в таких вещах ошибаются очень редко.

Она по-прежнему шила ему наряды, и он неизменно удивлялся ее искусству. Она шла навстречу всем пожеланиям супруга, помогала ему одеваться и раздеваться, «вила гнездо», создавая уют в доме, самым очаровательным образом прощалась с ним по утрам, когда он уходил по делам, и привечала его при возвращении; домашнее хозяйство вела безукоризненно экономно и редко просила для себя таких знаков внимания, которые требовали денежных трат. Впрочем, ей и не приходилось говорить об этом – ее супруг не был скуп и любил видеть жену красиво одетой, так что она была похожа на нарядную серебристую стрекозу, что кутается в складки собственных крыльев. Он с удовольствием брал ее с собой в театр и на иные увеселения. Она сопровождала его в прогулках за город, в места, что знамениты своими цветущими по весне вишневыми садами, летом – удивительным блеском жуков-светлячков или осенью – кленовыми рощами, что надевают багряный убор. Случалось, они проводили вместе целый день в Майко, на морском побережье, где качаются сосны, словно танцующие девушки. Бывало, полдень заставал их в Киёмидзу – в древнем, пятисотлетнем домике, где все с тех времен, казалось, застыло в неподвижной дреме. Там высоки леса и густа тень, а холодный и чистый ручей, точа скалы, творит мелодию флейт; там смешаны печаль и ласка, а золото заходящего солнца вплавляется в синеву небес.

За исключением этих маленьких удовольствий и поездок за город, Хару редко покидала дом. Родственники – как с ее стороны, так и со стороны мужа – жили далеко, и она навещала их очень редко. Она любила быть дома – украшать комнаты и домашние алтари цветами, кормить в пруду золотых рыбок, которые высовывали из воды голову, как только она приближалась.

Появление ребенка могло внести в ее жизнь новые радости и заботы, но детей у них не было. Хотя волосы Хару были уложены, как у взрослой замужней женщины, с виду она казалась совсем юной девушкой, несмотря на всю присущую ей хозяйственную сметку, что являла она в домашних делах. Мужа это обстоятельство поражало, и порой он снисходил до того, что просил у нее совета в делах больших и серьезных. Кстати сказать, в своих советах она никогда не ошибалась – возможно, потому, что сердце часто оказывается лучшим советчиком, нежели разум. Первые пять лет она была вполне счастлива, а молодой японский купец едва ли мог желать лучшего к себе отношения со стороны женщины – более ласковой жены представить было невозможно.

Но со временем его поведение изменилось, он стал холоден. Это случилось внезапно. Потому она не могла подумать, что виновата ее бездетность. Теряясь в догадках о причине перемены, она было подумала, что источником стала какая-то ее небрежность в домашних делах или в отношении к супругу, и наивно попыталась быть еще ласковее, чем прежде. Но он не переменился. Он не допускал грубости, но в его молчании она ощущала его желание оскорбить. Воспитанный японец редко бывает груб с женой. Говорить грубо считается вульгарным и отвратительным. Образованный японец даже на упреки жены отвечает очень вежливо. Только неизменная вежливость, согласно японскому этикету, сообразуется со званием человека. Более того, она безопасна. Тонко чувствующая женщина не долго станет сносить грубое отношение. Наделенная темпераментом, она способна даже из-за одного сказанного в пылу гнева слова покончить жизнь самоубийством, а это обесчестит супруга до конца жизни. Но есть безмолвная жестокость, и она хуже слов, хотя вроде и не опасна. Это небрежение и равнодушие. Они способны вызвать ревность. Правда, японская женщина воспитана так, что никогда не выкажет ревности. Но чувства древнее любого воспитания. Они стары, как сама любовь, и так же живучи. Под маской безмолвности японка переживает те же эмоции, что и женщины Запада. Она способна истово молиться, быть милой и ласковой в обществе, а сама только ждет часа, чтобы в одиночестве дать волю чувствам и боли, что терзают ее.

У Хару имелись основания для ревности, но она была слишком наивна, чтобы осознать это, а слуги слишком любили ее, чтобы открыть истину. Прежде у мужа была привычка проводить вечера в ее обществе – дома или вне его. Но теперь – вечер за вечером – он уходил один. Первое время он ссылался на дела. Потом перестал искать предлог и даже не извещал, когда вернется. Позднее он стал изводить Хару своим молчанием. «Будто злой дух околдовал его сердце», – говорили слуги. На самом деле купец попал в умело расставленные сети. Шепот гейши парализовал его волю, а улыбка ослепила глаза. Та была куда менее красива, чем его жена, но очень искусна в умении расставлять любовные ловушки, которые лишают мужчину сил и все сильнее и сильнее затягивают, пока не наступает катастрофа и все не рушится. Хару ничего не знала. Она не подозревала дурного до тех пор, пока странное поведение мужа не стало постоянным. К тому же она заметила – его деньги тают, перетекая, очевидно, в чужие руки. Муж давно не говорил ей, где проводит вечера. А она боялась спрашивать, опасаясь обвинения в ревности. Вместо того чтобы выразить свои тревожные чувства словами, она встречала его с такой лаской и нежностью, что более воспитанный и умный супруг давно бы все понял. Но купец в том, что не касалось дел торговых, был слеп и глух. Он продолжал уходить по вечерам. Отлучки становились все дольше. Совесть его уснула.

Хару учили, что хорошая жена не должна ложиться спать, но ждать своего повелителя до тех пор, пока тот не вернется домой. Так она и поступала. У нее появилась нервная лихорадка – ее вызвали бессонница, напряжение, тяжелые думы и одиночество. Только однажды, вернувшись очень поздно, муж сказал ей:

– Я очень сожалею, что вы из-за меня не ложились. Не ждите меня в следующий раз так долго!

Испугавшись, что он на самом деле огорчился из-за нее, она ласково улыбнулась и сказала:

– Я не хотела спать и совсем не устала. Нижайше прошу – не думайте обо мне.

Так он и перестал думать о ней – обрадованный, что может поймать ее на слове. Вскоре после этого он вообще не пришел домой ночевать. И на следующую ночь тоже. И так три ночи подряд. Причем на третью он даже не пришел к завтраку. И теперь Хару поняла: настало время, когда супружеский долг велит ей заговорить.