Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

Но я не хочу утомлять вам излишне затянутой историей, охотник и его дочь остались с нами. Отец и его новый друг ходили на охоту каждый день, в то время как Кристина оставалась присматривать за нами; она занималась всем домашним хозяйством и была очень добра к нам; и со временем неприязнь Марселлы к ней угасла, а вот отец изменился сильно. Он, по всей видимости, преодолел свою неприязнь к женщинам; и был очень обходителен с Кристиной. Часто, как только её отец и мы уже были в постели, он перешептывался с ней сидя у огня. Я должен оговорить, что мой отец и Уилфред спали в другой комнате в доме, и что кровать, где всегда спал папа и принадлежа теперь Кристине. Они жили в нашем доме три недели, пока однажды ночью, после того как нас отправили спать не состоялась одна важная беседа. Наш отец сделал предложение Кристине, и хотел, что бы она стала его женой. Ему удалось получить как её согласие, так и благословение её отца. После этого состоялся разговор, а был он приблизительно таким:

— Ты можешь взять в жены мою дочь, господин Кранц, да будет благословенен ваш союз; и как только состоится церемония, я оставлю вас и найду себе какое-нибудь другое жильё.

— Почему бы тебе не остаться с нами, Уилфред?

— Нет, нет, нет. Сейчас я больше нужен в другом месте. Это всё, что я могу сказать, и больше не пытайтесь меня переубедить. Теперь моя дочь — твоя ответственность, господин Кранц.

— Я благодарю тебя за это, и клянусь заботиться о ней. Но всё же, есть один нюанс.

— Я понял, о чём вы. В такой глуши даже священника не найти. Нет длани Господа, что свяжет ваши души. Но всё вступит в силу только, когда церемония состоится. Ты не против, если священником буду я? Если так, то я прямо сейчас могу засвидетельствовать ваш союз.

— Я согласен, — сказал отец.

— Тогда, возьмитесь за руки. Теперь, господин Кранц, говорите слова клятвы.

— Клянусь… — начал отец.

— Всему духами гор Харц…

— Стоп, а почему не Небесами? — прервал мой отец Уилфреда. — Это совершенно не приемлемо, и если это шутка — то дурная.

— Если я предпочитаю свою клятву, может быть менее официальную, чем положено, у вас всё равно нет повода не принять её.

— Ладно, пусть будет по-вашему. Вы будете заставлять меня клясться на том, во что я даже не верю?

— Но многие прилежные христиане поступают так же, — возразил Уилфред. — Вы будете препираться со мной или жениться? Мне что, забрать свою дочь с собой?

— Продолжайте, — нетерпеливо сказал отец.

— Клянусь духами гор Харца, всей силой его милостивой и не милостивой воли, что я возьму Кристину в жены. Что я буду всегда защищать её, заботиться о ней и любить её, и что моя рука никогда не повернётся против неё, чтобы причинить ей вред.

Отец повторил слова Уилфреда.

— И если я нарушу этот священный обет, пусть ярость духов обрушиться на меня и на детей моих. Пусть тогда их жизни заберёт птица, зверь или иное дитя леса. Пусть их плоть будет отделена от костей, а то, что останется, сгложет пустошь. Я клянусь, что это так.

Отец явно колебался, повторяя последние слова. Сестрёнка Марселла не могла сдержаться, когда слышала, как он говорит слова своей клятвы, и расплакалась. Это внезапное обстоятельство заставило моей отца промедлить, и это ему сильно не понравилось. Он говорил ей жестокие слова, пытаясь сделать так, чтобы она перестала плакать, в то время как она куталась в одеяло.

Таким был второй брак моего отца. На следующее же утро охотник Уилфред запряг свою лошадь и уехал.

Отец снова спал в своей кровати в той же комнате, что и мы; и всё было точно так же, как и до свадьбы, за исключением того что наша новая «мама» перестала проявлять к нам всяческие признаки доброты. Так всё и было, и когда отца не было дома, она часто колотила нас, особенно доставалось бедняжке Марселле. Глаза нашей мачехи горели ненавистью, когда она смотрела на нашу замечательную и милую сестрёнку.

Однажды ночью сестрёнка разбудила меня и Сизара.

— Что такое? — спросил Сизар.

— Она куда-то ушла, — сказала Марселла.

— Вот пусть и катится!

— Да, вышла через дверь в своем ночном наряде, — сказала девочка. — Я видела, как она встала с кровати, проверила, спит ли папа, а затем встала и пошла к двери.

Что могло заставить её встать и выйти из дома в таком-то виде, да ещё и в мороз, когда за окном метель, мы не могли дать ответа. Мы не смогли больше уснуть, и где-то через час услышали рычание волка под нашим окном.

— Это волк, — сказал Сизар. — Он её на кусочки разорвёт.

— Нет! — воскликнула Марселла.

Через несколько минут после этого появилась наша мачеха. Она была в одной пижаме, как и говорила сестрёнка. Она тихо опустила задвижку на двери, чтобы ни создавать лишнего шума, подошла к ведру с водой, умыла лицо и руки, а затем снова легла в кровать рядом с отцом.

Нам всем было очень страшно, мы не понимали почему, но мы решили всё разузнать следующей же ночью. Мы следили за ней все последующие ночи, и выяснили, что всегда примерно в одно и то же время, мачеха вставала с кровати и покидала дом — и после того, как она уходила, мы слышали неизменное рычание волка со двора. По возвращении она как обычно умывалась и ложилась обратно в постель. Мы так же заметили, что она редко садилась за стол; и что когда она ела вместе с нами, она, похоже, заставляла себя есть; но когда мясо для обеда только было подготовлено для жарки, она не редко засовывала целый его кусок себе в рот.

Наш братец Сизар был очень храбрым. Он не хотел ничего говорить отцу, пока не узнает больше. Он решил проследить за ней и выяснить, в чём же дело. Мы с сестрёнкой пытались отговорить его от этого замысла, но он не хотел нас слушать и сделал всё по-своему. На следующую ночь он специально лёг спать в одежде, и как только мачеха покинула дом, он встал, взял отцовское ружьё и последовал за ней. Думаю, вы можете представить, как волновались за него мы с Марселлой, терзаемые неизвестностью, в то время как с нами его не было. Через несколько минут прогремел выстрел. Это не побеспокоило сон отца, и мы сильно испугались. Сразу же после этого мы увидели, как мачеха возвращается домой — и подол её ночной рубахи был окровавлен. Я прижал ладонь к губам Марселлы, чтобы она ни крикнула, хотя я сам был напуган не меньше её. Наша мачеха подошла к кровати отца, проверила, спит ли он, затем склонилась над остывшим очагом, и всполошила слабо тлеющие угольки.

— Кто тут? — спросил отец, проснувшись.

— Отдыхай, милый, — сказала мачеха. — Это всего лишь я. Я разведу огонь — мне нужно вскипятить воду. Что-то мне совсем не хорошо.

Отец повернулся на бок и вскоре уснул, но мы продолжали наблюдать за мачехой. Она переоделась, и бросила ту одежду, которая была на ней ранее, в огонь; и тогда мы заметили, что её правая нога истекает кровью, как будто она получила огнестрельное ранение. Прежде чем переодеться, она перевязала её, и сидела перед пламенем до самого рассвета.