Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

Он быстро закрыл дверь за собой, чувствуя, будто что-то холодное село на его спину и начало медленно извиваться вокруг его тела. В коридоре было темно, но всё же он машинально нащупал свою шляпу и через мгновение уже оказался в переулке. Прохладный ночной воздух наполнил лёгкие, хотя постойте… в следующий момент он очень удивился, обнаружив, что на улице было ещё достаточно светло. Он ясно видел вымощенную дорогу под ногами, и чуть дальше по аллее до него отчётливо доносился задорный детский смех. Дети играли так в какую-то игру. Он задался разумным вопросом — как он мог так перенервничать, и в какой-то момент он уже надумал возвращаться домой и спокойно подождать дочь там, но в то же время подсознательный страх похитил его решимость. Так или иначе, ему следовало бы лучше отправиться в Крестон-Хаус и самому расспросить слуг о девочке. Быть может, кому-то из женщин в поместье она пришлась по душе и сейчас её угощали горячим чаем с печеньем.

Он быстрым шагом направился на площадь Бэлгрейв, а затем по широким улицам, прислушиваясь к каждому звуку и шороху, на предмет соответствия ему другому звуку — семенящих крошечных шагов. Но ему так и не удалось ничего услышать, и он беззвучно рассмеялся над собой, как раз в тот момент, когда позвонил в колокольчик прислуги у задней двери поместья. Нет сомнения, девочка должна быть здесь.

Человек, который открыл ему дверь, был довольно таки весьма невысокого роста, и не смотря на то, что это была задняя, а не парадная дверь, он соблюдал все манеры приличия, глядя на мистера Паклера снизу вверх.

— Никакой маленькой девочки я не видел, — сказал он. — И знать ничего не знаю ни о какой кукле.

— Она моя дочь, — требовательно сказал мистер Паклер, поскольку его беспокойство усилилось десятикратно. — И я боюсь, что с ней могло что-то случиться.

— С ней ничего не могло случиться в этом доме, просто потому что её тут никогда не было, — грубо ответил карлик. Мистер Паклер вынужден был признать, уж кто-кто, а слуга должен был знать. Поскольку это была его обязанность впускать и выпускать гостей, поэтому он попросил, чтобы ему дали возможность поговорить с горничной, с которой он был знаком. Но карлик поступил ещё более грубо, чем до этого, громко хлопнув закрывающейся дверью перед его носом.

Когда Мастер снова оказался на улице, он держался за перила. Он чувствовал, словно ломается надвое — как ломаются иногда куклы — с середины позвоночника. Вскоре он подумал, что нужно придумать что-то ещё, чтобы помогло ему найти Эльзу, и это воодушевило его. Он начал идти так быстро, насколько только мог, мчась по улицам, исследуя глухие тупики и укромные переулки, по которым его малышка могла бы следовать в поместье, чтобы выполнить его поручение. Он так же спросил нескольких полицейских, видели ли они кого-нибудь похожего. Большинство из них отвечали ему уважительно, поскольку они видели, что он был абсолютно трезв и совершенно в своём уме, кроме того, у многих из них тоже были дети.

Был уже первый час ночи, когда он вернулся к двери своего дома: усталый, отчаявшийся, убитый горем. Когда он повернул ключ в замке, его сердце на мгновение замерло, потому что он знал, что это всё реально, а не его сон. Он действительно слышал это крошечные шажки, которые приближались к нему, стремительно приближаясь к нему по коридору. Но он был слишком несчастен, чтобы испугаться. Его сердце сжимала в тисках тоска, а в голову отдавала острая, пульсирующая боль. Объятый печалью, он вошел в дом, не глядя, повесил свою шляпу, нашел спички в шкафу и взял со своего места подсвечник в углу. Мистер Паклер так устал и так измучился, что сел в кресло перед своим рабочим столом и почти потерял сознание. Его лицо упало на раскрытые ладони. Рядом с ним мерно горела свеча. Её пламя было ещё слабым в тёплом воздухе.

— Эльза! Эльза! — зарыдал он, вытирая слёзы желтыми костяшками пальцев. Это было всё, что он мог сказать, но от этого ему не становило легче. Отнюдь — сам звук её имени отдавался в груди новым приступом острой и ноющей боли, которая проникала в его уши, голову и само его естество. Каждый раз, когда он повторял её имя, это могло значить, что его маленькая Эльза, возможно, могла быть уже мертва; и теперь, лежала где-то там, на одной из многочисленных улиц Лондона, одна, в темноте. Ему было до того нестерпимо больно, что он даже не почувствовал, как что-то украдкой тянет его за край длинного пальто так робко, что это было похоже на движения лапками маленькой мышки. Он мог действительно подумать, что это была мышь, если бы заметил это.

— Эльза! Эльза! — стенал он, закрыв лицо ладонями. Затем, прохладный ночной ветер взъерошил его седые волосы, и низкое пламя единственной свечи почти полностью угасло до алого уголька, более не мерцая, словно ветер намеревался покорить её; и пламя мерно затухло, будто устало повинуясь ему.

Мистер Паклер почувствовал, что его руки напряглись от страха. Затем, он услышал слабый шелест, словно на маленькую, шелковую ленточку подумал лёгкий ветерок. Он сел прямо, резко выпрямился и тут же содрогнулся, услышав в тишине знакомый голос.

— Па-па, — сказал он, делая остановку между слогами.

Мистер Паклер встал в одном прыжке. Его стул с грохотом упал на дощатый пол. Свеча уже почти погасла.

Это был голос той куклы, Нины. Он бы точно узнал его среди голосов сотни подобных кукол, но в тоже время было в нём нечто большее, нежели нотки одушевлённого жалобного возгласа, призывающем о помощи и казалось даже детский плач. Мистер Паклер встал, полный решимости, и попытался оглянуться, но у него ничего не получилось, потому что ему показалось, что он словно окаменел с головы до ног. Он приложил много усилий, чтобы поднести руку к своей голове, чтобы изменить положение своей головы так, если бы он сам был куклой. Свеча горела так слабо, что возможно, к тому моменту она уже совсем угасла. Сначала, комната казалось абсолютно чёрной, но после он всё-таки рассмотрел кое-что. Он не мог поверить, что был сейчас более напуган, чем когда-либо до этого. Его колени дрожали, потому что он увидел её — Нину, — стоящей посреди комнаты. Она светилась слабым и призрачным сиянием. Её красивые, стеклянные глаза пристально смотрели на него. На её лице светилась тончайшая линия скола, которую он тщательно скрыл, словно она была воссоздана загадочным светом горящего внутри неё былого пламени. Но было что-то в её глазах, что-то такое родное, человеческое, прямо как у Эльзы, но как будто кукла смотрела её глазами, а не сама девочка. Тем не менее, всё же это была в достаточной степени Эльза, что одновременно вернуло ему всю пережитую им боль, но и в тоже время заставило забыть свой страх.

— Эльза! Моя маленькая Эльза! — воскликнул он.