Роберт Чамберс - Пенумбра. Шесть готических рассказов.

Призрак подался вперёд. Её маленькая ручка медленно поднялась вверх, и с грацией гильотины упала вниз.

— Па-па, — сказала она.

На этот раз ему показалось, что её голос был ещё больше похож на голос Эльзы, чьи нотки проскальзывали где-то между искусственным голосом куклы. Он доходили до его слуха отчётливо, но всё также недостижимо. Эльза звала его. Он был уверен в этом.

Его лицо было совершенно белым во мраке, но колени его уже не тряслись. Он чувствовал, как цепкие лапы страха постепенно отпускают его.

— Да, дитя! Но где ты? Где? — спросил он. — Где ты, Эльза?!

— Па-па!

Звук снова тихо распространился по комнате. Послышался лёгкий шелест шелкового платья, стеклянные, карие глаза медленно отворачивались, и мистер Паклер услышал быстрые шашки маленьких ножек, обутых в бронзовые туфельки, когда кукла побежала прямо к двери. Свеча снова горела мерно и высоко. Комната была полна света, и он был в ней один. Мисткр Паклер протёр глаза и огляделся. Но мог видеть всё довольно чётко, и он подумал, что должно быть, задремал, хотя он стоял, вместо того, что бы сидеть, как было бы, если бы он только что проснулся. Свеча теперь горела, как ей и положено — ярко. На полках всё ещё лежали куклы, которые нужно было починить, вытянув свои ручки вперёд. Третья справа потеряла свою правую туфельку, и Эльза уже делала для неё новую. Он точно знал это.

Как и знал, что это бы никакой не сон. Как и отнюдь не грёзами были те шаги за закрытой дверью, когда он вернулся домой после своим тщетных поисков. Он не уснул в своём кресле. Как он мог отдыхать, когда его сердце разрывалось от горя? Он всё время был в сознании.

Он перевёл дыхание, поставил упавший на пол стул на место и повторил с ещё большей решительностью, что был просто старым глупцом. Сейчас он должен быть там, на улице, разыскивать своего ребёнка, расспрашивать прохожих и задавать вопросы полицейским в своим участках, где и какие пришествия произошли, как только о них становилось известно, или, по крайней мере, обойти все близлежащие больницы.

— Па-па!

Тоскливый, жалобный стон знакомого уже голоса донёсся до него из коридора. Мистер Паклер застыл на мгновение. Его лицо вновь побелело, и он встал, как вкопанный. Через мгновение его рука оказалась на задвижке. Затем, он, шагнув в открытый дверной проём; и свет заструился из-за открытой двери позади него. На другом конце коридора он увидел маленький призрачный силуэт, ярко светившийся в полумраке. Его права рука, казалось, звала его, прежде чем снова подняться и упасть. Он понял всё, и это отнюдь не испугало его, меж тем кукла медленно удалялась. Когда она скрылась, он смело подошел к входной двери. Он знал, что она там, на улице, ожидает его.

Он тут же позабыл про свою усталость и том, что он ничего не ел на ужин, скитаясь целый день по улицам, поскольку внезапная надежда вдруг окрылила его, как золотой поток жизни. И, конечно же, на каждом углу улицы, и на каждом переулке и на площади Балгрэйв, он видел перед собой маленький призрак. Порой, это была лишь тень, особенно когда был иной яркий свет, но затем отблеск лампы начинал играть на её бледно-зелёном, старомодном, шелковом платье; а когда порой улицы становились тёмными и тихими, вся фигурка ярко светилась своими золотыми локонами и розовой шеей. Он, казалось, шел как маленький ребёнок по дороге усыпанной сладостями. Мистер Паклер едва улавливал стук её бронзовых туфелек, семенящий по вымощенной мостовой. Она двигалась так быстро, что он едва поспевал за ней, придерживая одной рукой свою шляпу на голове, чтобы проказник-ветер ни сорвал её с него. Его очки в роговой оправе крепко сидели на его носу.

Время от времени он даже не мог толком понять, в какой части города он был. Ему было по просто всё равно, поскольку он был уверен, что следует верному пути. Затем, наконец, на широкой, пустынной улице он остановился у большой, массивной двери у которой было две лампы с каждой стороны, и полированный латунный колокольчик, в который он тотчас же позвонил. Внутри, когда дверь оказалась распахнута перед ним, при ярком свете светильников, краем взгляда он заметил бледно-зелёный отблеск платья и тень золотистых локонов; и тогда сдавленный всхлип донесся до его ушей, менее жалостливый, но более тоскливый.

— Па-па!

Её тень резко стала густой и её яркие, красивые, карие стеклянные глаза радостно смотрели на него, в то время как её розовые губы улыбались так мило, что призрачная кукла выглядела почти как маленький ангел.

— Вскоре после девяти часов вечера сюда привели маленькую девочку, — сказал тихий голос вахтёра больницы. — Я думаю, что её просто оглушили, и она потеряла сознание. Она держала в руках большую, коричневую, бумажную коробку. Нападавшие так и не смогли отнять её. У неё была длинная коса из собранных в конский хвост каштановых волос — она свисала с носилок, когда её привезли.

— Это моя милая дочь, — сказал мистер Паклер, едва сдерживая слёзы. Он наклонился к знакомому лицу в мягком свете палаты, и когда он стоял там минуту, красивые карие глаза открылись и посмотрели на него.

— Папа! — воскликнула Эльза. — Я знала, что ты придёшь!

Мистер Паклер на несколько мгновений потерял контроль над собой, не зная что ему делать и что говорить, поэтому он бубнил что-то о том, что всё стоило того его страха, ужаса и отчаяния, которые чуть не убили его этой ночью. Но всё это время пока он говорил, она рассказывала ему свою историю. Медсестра позволила им поговорить, не смотря на то, что в палате было ещё двое детей, которые уже поправились и крепко спали.

— Это были высокие мальчики со злыми лицами, — сказала Эльза. — Они попытались отнять у меня Нину, но я держалась. Я сопротивлялась, как могла, пока один их них не ударил меня чем-то. Я больше ничего не помню, потому что упала. Полагаю, они сразу же убежали, а потом кто-то нашел меня на улице, но боюсь, Нина снова разбилась.

— Вот коробка — сказала медсестра. — Мы не могли забрать её у девочки, до тех самых пор, пока она не пришла в себя. Хотите взглянуть, что стало с куклой?

Он быстро развязал верёвку. Там лежала Нина, разбитая на множество осколков, и мягкий свет больничной палаты скользнул по складкам её бледно-зелёного, старомодного шелкового платьица.

Уже год прошел с момента смерти Мануса МакКодрума, а Джеймс Эчанна никогда больше не видел своего брата Глума. Возможно, ему казалось, что теперь он остался совсем один; и у него больше не осталось ни друзей, ни знакомых, пока однажды ему не пришло письмо с Запада. Будучи честным с собой, он никогда не верил официальной версии событий о том, что якобы именно в ту ночь сразу оба его брата просто взяли и утонули разом, как раз той же ночью, когда Энн Гиллеспи и Манус собирались вместе покинуть Эиланмор.