Джули Си Дао - Лес тысячи фонариков [litres]

Сифэн сочувственно коснулась его руки.

– Вчера я зажгла в храме свечу в память об Акире. Неужто минуло уже два года со времени ее смерти?

– Кажется, прошел целый век, – вздохнул Сиро. – Вам не кажется глупостью с моей стороны, что, вместо того, чтобы вернуться с сыном в Камацу, я остаюсь здесь? Хидэки часто мне пишет, уговаривает вернуться. Наш царь недоволен мною из-за того, что я вышел в отставку. Но у меня там ничего не осталось. Моя семья никогда мною не интересовалась, а здесь я чувствую себя ближе к Акире, – он следил, как Цзюнь подбрасывает кверху заливающегося смехом Койчи. – Мне хочется, чтобы мой мальчик был поближе к своей матери.

– В этом нет ничего глупого. Нужно следовать велению своего сердца. Кроме того, у вас здесь есть дом и прочное положение среди министров его величества.

– А вы? Вы следуете велению своего сердца? – он жестом обвел пышный двор, ломящиеся от яств пиршественные столы, музыкантов и танцоров.

Сифэн наблюдала, как Койчи катает свою деревянную игрушку вдоль рукава Императора.

– Когда-то я боялась, что у меня не осталось сердца, – тихо сказала она, – но время от времени я слышу, как оно говорит со мной, и, думаю, это то, чего оно хочет. Место, которое мне предназначено.

Сиро окинул ее пытливым взглядом и как будто хотел добавить что-то еще. Однако его отвлек подбежавший к нему и с размаху бросившийся к нему на шею малыш Койчи, и Сиро заулыбался ему в ответ.

– Благодарю вас за милостивое внимание к моему проказнику, ваше величество.

– Вы счастливый человек, Сиро, – ответил Цзюнь, искоса поглядев на Сифэн. – То же могу сказать и о себе.

Бывший посланник поклонился и, с сыном на руках, возвратился к своему столу. Сифэн следила за его удаляющейся фигурой, его присутствие вызвало в ней смешанное чувство успокоения и одновременно неловкости. Что он должен о ней думать, видя, как быстро она променяла на другого мужчину преданно любившего ее всю свою жизнь Вэя?

– Но в этом состоит привилегия Императрицы , – решила она. – Я могу поступать, как мне угодно, и совершенно неважно, что об этом думают другие.

Весь вечер придворные, подходившие на поклон к Императору, вели себя с ней как с Императрицей. Ни один из них не только ни словом не упомянул Лихуа, но, казалось, никто и не вспомнил о ней. Внутренне торжествуя, Сифэн, однако, с легким сожалением думала об этой женщине, которую она когда-то ценила столь высоко. Каждый день она вспоминала об обещании Лихуа всегда следить за Нефрит и отводить от нее всякое зло.

– Но она не может не одобрить то место, куда я отправила девочку , – думала она. Монастырь находился на южной границе Великого Леса, недалеко от Змеиной бухты. Лихуа несомненно будет довольна красотой и гармонией окружающей природы, настраивающей на благочестивый лад.

Да и вообще, так устроен мир, не так ли? Старый дракон умер, чтобы на смену ему пришел новый, и солнце село, чтобы назавтра снова взойти. Время Лихуа истекло, и при дворе Императора начался новый блистательный рассвет, великолепный рассвет, о котором пророчили карты.

Сифэн оставалось лишь ждать, когда закончится ночь.

Теплым весенним утром придворные дамы разбудили Сифэн еще до рассвета. Сифэн проследовала за ними в купальню, где слуги уже наполнили ее фарфоровую ванну нагретой водой из Великого Леса. Над ванной поднимались клубы полупрозрачного пара, и она улыбнулась при мысли о другом купанье, которое предстояло ей этой ночью в горячих источниках в то время, когда ни у кого при дворе не возникнет сомнений в том, что она сладко спит в объятиях его величества.

Она залезла в ванну, с удовольствием окунувшись в горячую воду. Женщины умащивали ее кожу лосьонами и кремами: душистым маслом из распускающихся по ночам в пустыне Сурджалана роз, настойкой из тысяч лепестков белых лилий и сливками для смягчения кожи. Это было церемониальное купание, предназначенное для того, чтобы смыть с нее все несовершенное, загрязняющее царскую природу, и затем погрузить ее в воды ее царства. Сифэн вышла из ванны мокрая и ярко-розовая от обжигающе-горячей воды, думая, что ее тело, безусловно, очистилось. А что касается несовершенной, загрязненной природы… ну что ж, это еще предстоит выяснить.

Она удобно устроилась в позолоченном кресле, отдавшись в руки дам, припудривающих ее кожу душистой золотисто-розовой пудрой, которая в свете ламп делала ее похожей на древнюю богиню. Затем женщины занялись ее руками, украсив каждый палец длинными, острыми как кинжалы, накладками на ногти из чистого золота, и уложили ее иссиня-черные волосы в замысловатую прическу. Она выбрала дюжину драгоценных украшений, чтобы придать завершенность своему облику: сверкающие золотые гребни, украшенные драгоценными камнями булавки для волос, перевитые свежими желтыми цветами, нефритовые броши цвета лесной зелени и несколько вещиц из слоновой кости со вставками из эмали, которые на протяжении многих поколений принадлежали семье Лихуа.

Ее одеяния были столь же роскошными: тончайшие шелка всех оттенков багряного и шафранового цветов, насыщенные тона, подобающие для самой могущественной женщины континента. Красиво задрапированная вокруг ее фигуры ткань продолжалась тянущимся позади нее мерцающим шлейфом, делающим невозможным для следующих за ней придворных дам приблизиться к ней более чем на пять шагов.

Сегодня Сифэн предстояло пройти в одиночестве.

Когда наконец ее туалет был полностью завершен, к ней вошли Кан и двое вельмож. Через туннель Императрицы они эскортировали ее вместе с придворными дамами и евнухами в Императорский дворец. С каждым ее шагом украшения на ней позванивали как колокольчики; шелестящий шелк ее одежд был подобен реке, текущей к назначенной ей цели. Процессия подошла к дверям тронного зала, из-за которых доносились невнятные приглушенные голоса.

Один из придворных вручил Сифэн зажженную палочку сандалового дерева. Сосуды с ароматными курениями были выстроены в линию, ведущую от дверей до самого трона, который теперь будет принадлежать ей. Возле каждого сосуда была помещена реликвия или изображение одного из Владык-Драконов. Сифэн кланялась каждому из них, шепча при этом короткую молитву, выученную ею в предшествующие церемонии недели, после чего зажигала курения в сосудах. Это заняло довольно много времени, так как протянувшийся через весь тронный зал роскошный алый ковер был уставлен несколькими дюжинами таких сосудов. Император Цзюнь ожидал ее, восседая на большем из двух мерцающих в солнечном свете золотых тронов. Сифэн зажгла курения в последнем из сосудов и вернула придворному сандаловую палочку. Подобрав подол, она осторожно поднялась на три из девяти ведущих к тронам ступеней и преклонила колени, встав на алую подушечку. Прислонившись лбом к следующей ступени, она слышала шелест золотых одежд вставшего со своего места Императора. Придворные замерли, слушая произносимую им нараспев, обращенную к Драконам-Владыкам священную молитву.