Кристиан Бэд - Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей

Сказать, что не гнались за ними — обмануть. Ценен был для степняков Аркин-конь, и пленник ценен. Но далеко они до восхода проскакали. И следы путали умело. И погоня вразброд повелась. Ушли бы. Только пал конь под Родимом, сменных — поторопились, не взяли. А в степи далеко видно. До леса долго еще. А трое степняков — вот они уже.

Только тогда — один единственный раз — и видел Темелкен Родима в бою. Нож Корсы был у них — больше ничего. Да Родим и ножа не взял. Темелкену отдал, вперед ехать велел. Но тот не сильно послушал. Чуть отъехал — спешился. Смотреть стал.

А Родим степнякам навстречу пошёл, спокойно опять, будто друзьям навстречу. Аркан свистнул, только чуть назад качнулся Родим. А тот, кто бросал — уже из седла прочь! На земле голосит, ругается. Аркан вой поймал!

Только взгляд Темелкен перевести успел — а Родим в седле уже. Прямо на другого всадника наезжает, с коня на конь скачет! Конь на дыбы — оба под копыта! Родим тут же вскочил, а степняк лежать остался, а в правой руке у Родима — сабля его медная красная.

Третий степняк не сильно смелый был — коня повернул, пятками ударил. За подмогой поскакал.

Достались Родиму с Темелкеном два коня чужих. Да по дурно кованой сабле. Да в мешках кое-что седельных.

Только Родим тяжел был для коней степняцких — обоих загнал. Бросили. А у бора — встретили погоню степняцкую десятки поднятых в воздух стрел. То вои Нетвора, пошли им навстречь, оповещенные… чутьем волчьим, может?

— … присмотрю подарки в городище. Близко день, когда имя мне дали. Отцу подойдёт нож из склатского железа. А ещё хочу сделать подарок Васе…

— Склатского? — вскинулся Темелкен.

— Ну да ты же слыхал уже…

Родим, уловив в голосе побратима интерес, приподнялся на локте, задумался:

— Если степняков миновать и идти налегке туда, где солнце спит, через щепоть дней степь начнет перемежаться лесом, а на исходе от этого ещё четвертого дня, начнутся засеки склатские. А там и Белая Стена — городище их. Только оно не цельное, как наше, а из многих селищ как бы. В одном — гончары, в другом — мечи, ножи куют. Ковали, или кузнецы? И камень железный у них там хороший, и мастера. Да, что с тобой? — Родим видел, что Темелкен едва слушает его.

— Родичей моих зовут алаты. Алаты, понимаешь?

— Алаты — скалаты. Сходство вижу. Может, это племя твоему и роднее. А дальше я не ходил.

— Как же так? Десять дней? А я три года у степняков в плену жил, слова родного не слышал? Ум едва не ушёл?

— Степняки с восхода медленно катятся. Откуда им про закатные земли знать, пока не побили-пограбили? Впереди того племени, откуда мы с тобой ушли, ещё три я видел рода степняцких. Медленно идут они за скотом на закат, широко идут. Их скот здешней степи чужой, траву выбивает, не могут они долго на одном месте. Ну а на закат их, верно, тянет чем.

— Не могут, точно, — вспомнил Темелкен. — А ты зачем так далеко на закат ходил?

— Я — вой. Сказал Нетвор — пошел.

Темелкен замолчал, задумался. И Родим задумался. Раньше побратимы о походах воинских не говорили. Но сейчас были они уже одного роду-племени. Какие между волками секреты? И Родим стал вспоминать, рассказывать.

Вспомнил, как пошло их три по четыре полечей, да вои — он, Бакол, Нагой, сына Тура, да кровный брат Нетвора — Треба. Четверо, значит, хорошее, доброе для воя число. Полечи — серебро да меха поменять, вои — осмотреться, других людей послушать. Обсказал, как степняков обходили, как меха на железо, склатами кованное, меняли, как девки на него смотрели склатские…

А как обратно пошли, и к дому уже близко было, пожар увидали. Степняки селище подожгли соловянское. Треба, как старший, Нагою велел полечей вести, а трое воев поглядеть пошли. Ну, и поглядели маленько — девок да ребятишек, что в полон погнали, отбили да через болото увели.

Замолчал Родим, вроде, как всё сказано.

— А где сейчас Треба? — спросил Темелкен. — Погиб?

— Почему погиб. Третьего дня по Росе-Реке ушел на однодеревке. Когда мы в драку со степняками ввязались, Треба и Бакол — вперед пошли, соловян повели. Я — прикрывать остался.

— Почему ты?

— Я из лука быстрее бью. Они мне стрелы оставили. А ямы копать — коням ноги ломать — на то много времени надо. Ну, да болото рядом было. На болото коням ходу нет.

— А если бы тебя не было, кто остался бы?

— Треба, он сильный вой.

— Значит, ты сильнее Требы?

— Сила — не главное. Треба — большой опыт имеет. Много раз водил и в степь, и на восход, и по Реке, и через Гать Большую.

— Но в поединке ты сильнее?

— В поединке — сильнее, — с неохотой признался Родим. — Стыдно силой гордиться. Не моя она. От Рода, что жизнь дал. Мне больше дал, с меня же больше и спросит. Да и не всё в силе сокрыто. Треба — велет он.

Родим замялся, и Темелкен удивлённо поднял на него взгляд. Побратим вёл себя так, словно бы говорил не о запретном, а о неудобном для человека. Ну, если бы был Треба без ноги, а Темелкен взял вдруг да не заприметил.

— Что значит, велет?

— Значит, что он слово сказать может. Нужному слову время и место знает. Или наоборот, слово само к нему идёт… Не знаю я. Но как скажет велет — так и станет потом. Оттого и волки, помнишь, нас у леса ждали? Треба сказал — приду я — и пошли. И тут сказал Треба — я идти должен. Хмурый был сильно. Ты пойдешь, — сказал, — много будет крови, но чем я — меньше. Послушал я. Этот дар редкий теперь. Мама говорила, что раньше не чудно было велета встретить. Целой деревней рядом жили. С солнцем, говорила, велет может поспорить, с камнями, с людьми говорит, как водун. Только иное это. Водун к силе идет, велет — от силы. Мучит она его, между землей и небом держит. Водуну легче. Водун решать по себе не волен. Ему Раз Вышний опора. Покажет Вышний Раз — и всё вокруг послушно водуну, покуда волю божью ведёт. А велет — он от воли свободной. Решит — посолонь пойдёт, решит — против. Может, в Сварге потом и осудит его Вышний, но здесь велет выбирать сам станет. От того тяжело ему. Нет хуже, когда знаешь — только сам выбрал.

— А вот я бы выбрал, — мечтательно улыбнулся Темелкен, вспомнив вдруг дом свой. — А ты?

— Я?

Лег опять Родим на спину. На небо посмотрел. Задумался. Чуден как свет белый… Тут бы принять его весь. Надо ли выбирать? Только знает ли про то Темелкен?

Раньше всё Темелька Родиму сказки сказывал: про богов — что детей рожают и бьются, как люди, про солнце ярое, про героев, что в дальней земле живут. А Родим слушал больше. Не всё можно говорить чужим о том, как свет устроен. Но теперь — кто, кроме него, Родима, новому вою дорогу даст?

Вздохнул Родим. Больше любил он биться, чем сказывать. Но время пришло. И Темелкен любопытствует, всё косится, что там разглядел Родим в пустом для него небе? Может боги по с облаков ноги свесили?